Однако мне предстояло в очередной раз начинать все с нуля. Я покинул Норидж, с которым меня больше ничего не связывало, и вернулся в восстановленный Лондон, где попытался найти себе какую-нибудь работу, чтобы она была по плечу человеку Викторианской эпохи, отныне называвшему себя Генри Грантом. Неужели это стало моей судьбой — перемещаться по времени и, подобно листу, гонимому ветром, летать из эпохи в эпоху, быть всегда одному? Нет, на сей раз все будет иначе. Я был один, но знал, что одиночество мое не продлится слишком долго. В будущем меня ожидала некая встреча, и речь шла о весьма близком будущем, в которое я попаду самым естественным путем. Оно само найдет меня.
Но еще до этой встречи таинственная рука, по всей видимости ведающая очередностью событий в моей жизни, подстроила мне иное свидание — с довольно важной частью моего прошлого. Произошло это в зале кинотеатра. Да, Берти, ты не ослышался. Трудно объяснить тебе, насколько продвинулся в своем развитии кинематограф, с тех пор как в 1895 году братья Люмьер показали своих рабочих, выходящих с завода в Лионе. В твое время никто и не подозревал, какие огромные возможности открывало их изобретение. Очень скоро, как только исчерпал себя эффект технической новизны, публике стало скучно смотреть на экране карточные партии, детские потасовки и прибытие поездов — все те повседневные вещи, которые можно наблюдать, высунувшись в окно у себя дома, да еще со звуком. Поэтому теперь на белом экране показываются истории. Ну как тебе растолковать? Вообрази, что один из этих аппаратов снимает театральный спектакль, только тот больше не привязан к сцене, расположенной перед креслами зрителей, теперь в качестве декораций можно выбирать, скажем, пейзаж в любой части света. А если к этому добавить, что режиссер имеет в своем распоряжении не несколько разрисованных задников, а целый набор приспособлений, которые могут заставить героя исчезнуть прямо у нас на глазах, ты поймешь, что кинематограф превратился в самое популярное развлечение, даже более популярное, нежели мюзик-холлы. Да, нынче куда более сложный аппарат, чем тот, что был у братьев Люмьер, дарит людям грезы, наполняет их жизнь волшебством, и вокруг всего этого существует мощная индустрия, здесь крутятся огромные деньги.
Но я делюсь с тобой впечатлениями отнюдь не ради чистого удовольствия. Дело в том, что нередко истории, попадающие на экран, заимствуются из книг. Вот тебе и сюрприз, Берти: в 1960 году режиссер по имени Джордж Пэл превратил твой роман «Машина времени» в фильм. Да, именно так — и твои слова превратились в картинки. С книгами Жюля Верна это случилось, разумеется, еще раньше, что не омрачило мою радость. Как передать тебе, что я испытал, наблюдая, как на экране происходят описанные тобой события? Там был изобретатель, которого назвали твоим именем, его играл актер с решительным и мечтательным выражением лица; там была нежная Уина, и роль эту исполняла красивейшая французская актриса, чье лицо излучало гипнотическое спокойствие; там были морлоки — такие страшные, каких я и представить себе не мог; и огромный Сфинкс; и верный и практичный Филби; и миссис Уотчет в безупречно белых фартуке и наколке. И пока одна сцена сменяла другую, я трепетал от волнения, сидя в своем кресле, ведь я прекрасно сознавал, что ничего этого не было бы, если бы ты не сочинил именно такую историю, если бы все эти яркие образы каким-то образом не зародились у тебя в голове. Признаюсь, в конце концов я даже отвлекся от фильма и принялся наблюдать за реакцией зрителей, сидевших на соседних местах. Думаю, ты поступил бы точно так же, Берти. Насколько мне известно, ты не раз мечтал о такой привилегии, и я отлично помню, какая тоска на тебя накатывала, когда кто-то из читателей рассказывал об удовольствии, доставленном ему твоим романом, а сам ты был лишен возможности проследить, что за чувство пробудил в нем тот или иной эпизод и в нужный ли момент он плакал либо смеялся, — для этого тебе пришлось бы спрятаться в библиотеке, как обычному вору. Но будь спокоен: публика реагировала так, как бы тебе того хотелось. Хотя надо отдать должное и мистеру Пэлу — он тонко почувствовал и передал сам дух романа. Правда, не скрою, кое-что изменил, чтобы приблизить историю к современности. Да и как же иначе? Ведь фильм снимался через шестьдесят пять лет после выхода в свет романа, и часть того, что для тебя было будущим, для них — прошлое. Вспомни, к примеру: ты с безусловным опасением относился к тому, как человек способен использовать науку, однако тебе и в голову не приходила мысль о войне, которая охватит всю планету. Но такая война была, а потом и еще одна, как я тебе уже рассказывал. Так вот, у Пэла твой изобретатель не только проходит через Первую и Вторую мировые войны, но и предсказывает, что в 1966 году случится Третья, правда, его мрачный прогноз, к счастью, не сбылся.