Современные лингвисты также не смогли серьезно осмыслить наблюдения Декарта над человеческим языком. Блумфилд, например, замечает, что в есте * Райл Гилберт (Ryle G., 1900-1976) — английский философнеопозитивист, представитель лингвистической философии. ственном языке «возможности сочетания практически бесконечны» [цит. по: Блумфилд 2002, 303], поэтому нечего и надеяться на объяснение языкового употребления в терминах повторения или задания списком, однако ему более нечего сказать по поводу этой проблемы, и он ограничивается замечанием о том, что говорящий производит новые формы «по аналогии со сходными формами, которые уже встречал» [Там же, 304]21. Хоккет также объясняет инновации исключительно действием «аналогии»22. Подобного рода высказывания можно найти у Пауля, Соссюра, Есперсена и многих других. Когда творческий аспект языкового употребления объясняют «аналогией» или «грамматическими моделями», то эти термины используются целиком метафорически, их смысл остается неясным, и они никак не связаны с техническим применением лингвистической теории. Такой способ выражения не менее бессодержателен, чем толкование Райлом разумного поведения как использования неких мистических «сил» и «предрасположений», или чем попытка объяснить нормальное, творческое использование языка в терминах «генерализации», «навыка » или «обусловливания». Описание в таких терминах неверно, если эти термины имеют хоть какоето техническое значение; в других отношениях оно просто вводит в заблуждение, ибо заставляет предположить, что рассматриваемые способности какимто образом могут быть объяснены как всего лишь «более сложный случай» чего-то иного, достаточно хорошо понятого.
Итак, мы убедились, что позиция картезианцев, нашедшая выражение в сочинениях Декарта и Кор демуа, а также такого открытого противника картезианства, как Бужан, заключается в том, что в своем нормальном употреблении человеческий язык свободен от контроля внешними стимулами, а его функция не сводится к одной только коммуникативной; язык является орудием свободного выражения мыслей и адекватного реагирования на новые ситуации23. Как мы вскоре убедимся, размышления над тем, что мы назвали творческим аспектом языка, получили различное продолжение в XVIII и начале XIX в. Одновременно и второй тест Декарта, предназначенный для определения того, являются ли автоматы «подлинными людьми», также получил новую интерпретацию в контексте «великой цепи бытия»*. Декарт провел резкое различие между человеком и животным, аргументируя это тем, что поведение животных — дело инстинкта и что само совершенство и специфичность животного инстинкта позволяют дать ему механистическое объяснение. Из этого следует примечательный вывод о наличии степеней разумности и о наличии обратной зависимости между степенью совершенства инстинкта и развитием интеллектуальных способностей. Так, Ламетри формулирует следующий универсальный закон природы: «чем больше животные выигрывают в отношении разумности (du cote de 1'esprit), тем больше теряют они в отношении инстинкта» [La Mettrie 1912, 99; цит. с изм. по: Ламетри 1983, 187]. См. прим. 7 и 28. * Имеется в виду идущая из античности идея scala naturae 'лестницы природы' — иерархии живых существ соответственно степени их совершенства; см. [Lovejoy 1936, 58-59].