— Но что же произошло? — спросила я.
— Я заметила, — проговорила Моник, — что ежемесячные истечения крови больше не приходят. Прошла неделя с того момента, как они должны были начаться, а их все не было. Я испугалась, ибо часто слышала, как говорили, что подобная задержка является признаком беременности. Кроме этого я страдала от тошноты и слабости. «Ах, — наконец воскликнула я, — это и правда произошло! О горе мне! Сомнений быть не может, я беременна!» И после этого горького признания, я разрыдалась.
— Вы были беременны? — удивилась я. — Но, дорогая Моник, как же вам удалось скрыть эту новость от посторонних глаз?
— Тогда я была просто убита горем, и даже не помышляла о последствиях. В произошедшем я винила Мартена, ведь это он меня обрюхатил. Но даже это открытие не помешало мне ходить на наши свидания, потому что хоть меня и обуревала тревога, любовь в моем сердце была еще сильнее, а обещание удовольствий все так же прочно сковывали мой рассудок. Что еще могло со мной произойти? Большего несчастья произойти уже не могло, что мне еще оставалось делать, как не утешаться?
Ночью, после того как Мартен несколько раз ублажил меня, продемонстрировав свою неувядающую любовь, он заметил мою печаль и почувствовал дрожь в моих руках, потому что, как стоило уняться любовной истоме, так мое сердце снова наполнялось тревогой. Он поспешил спросить, почему я такая грустная, и нежно посетовал на таинственность, которой я окутала свои горести.
— Ах, Мартен! — воскликнула я. — Любимый мой, ты потерял меня! И дело не в том, что моя любовь угасла, вовсе нет. Но теперь я ношу в себе свидетельство этой любви, которое и приводит меня в отчаяние: я беременна!
Он удивился, а потом так глубоко задумался, что я даже встревожилась. Мартен был единственным, на кого я могла положиться в этой ужасной ситуации, а он колебался. И что я должна была думать? Может быть, он хочет сбежать? — рассуждала я, подавленная его молчанием. — Может, он собирается бросить меня наедине с моим несчастьем. Ах, как бы то ни было, я предпочитаю умереть от любви, нежели от ненависти! У меня на глаза навернулись слезы, и Мартен это заметил. Ах, каким нежным и заботливым он был в тот миг! Я-то боялась, что он предаст меня, думала, что он планирует избавиться от моей любви, а оказывается он все это время размышлял над тем, как осушить мои слезы, устранив их причину.
Он с нежностью объявил, что знает средство, способное мне помочь. Радость, охватившая меня при этом известии, была сравнима лишь со счастьем от того, что я ошиблась в своих подозрениях. Мартен вернул меня к жизни. Обрадованная его уверенностью, я полюбопытствовала, что же это за средство, которое, как он считает, избавит меня от моего бремени. Он ответил, что есть специальный напиток, хранящийся в кабинете его хозяина, который до меня уже опробовала сестра Анжелика. Мне захотелось узнать, что же было у отца Жерома с этой монахиней.
Надо сказать, что сестру Анжелику я терпеть не могла. Она была в числе тех, кто выступал против меня в том злополучном приключении с решеткой. Я всегда считала ее весталкой. И надо же, как я ошибалась! Она лишь прикрывала развратную натуру напускной суровостью, за которой она скрывала свои дурные наклонности и порочную связь с отцом Жеромом. Мартен рассказал мне все о них. Однажды, копаясь в бумагах своего хозяина, он обнаружил письмо, в котором сестра Анжелика писала отцу Жерому, что уступив ему, она оказалась в том же положении, что и я. Отец Жером отправил ей маленький флакон с напитком, которым теперь Мартен предлагал воспользоваться мне. Сестра Анжелика была очень благодарна за сей подарок, поскольку некоторое время спустя Мартен нашел еще одно письмо, где та с огромным облегчением писала любовнику, что напиток совершил чудо, она больше не испытывает никаких неудобств и готова вновь приступить к своим обязанностям.
— Ах, милый, — сказала я Мартену, — достань же мне этот напиток завтра, и ты избавишь меня от всех моих горестей.
А поразмыслив еще немного, я уговорила его достать мне к тому же и письма Анжелики, с помощью которых я собиралась отомстить этой монашке за свое унижение. И Мартен, даже не подозревая, насколько дорого обойдется нам подобная неосторожность, еще раз доказал мне свою любовь и принес их следующей ночью вместе с тем средством, которое уже обещал ранее.
Я рассудила, что, если возьмусь читать письма ночью, меня может выдать свет, и мне пришлось мучиться от нетерпения, чтобы дождаться рассвета. Наконец наступило утро, и я их прочла. Сестра Анжелика писала чувственным и весьма неосмотрительным стилем, вполне соответствующим ее облику и манерам. Она описывала свой любовный пыл в таких подробностях и выражениях, о которых я даже не слышала. Хотя чего ей было стесняться, раз она полагала, что отец Жером в целях предосторожности последует ее просьбе и сожжет ее письма. Он же был настолько неосторожен, что пожелал сохранить их, и теперь я торжествовала.