Я долго думала, как же мне использовать эти письма, чтобы покрепче насолить моей противнице. Отнести их матери настоятельнице, было бы слишком неосмотрительно, так как непременно возникли бы вопросы, откуда у меня такие документы. Передать их с кем-то тоже нельзя, ведь посланца непременно спросят, кто передал письма, и ответы опять же укажут на меня. Тогда я решила подкараулить момент, когда настоятельница будет выходить из комнаты и собственноручно положить их у двери. Мне нравился мой план, но Боже, до чего же я была неосторожна! Мне следовало сжечь эти письма. Сколько неприятностей они принесли мне! Я потеряла своего возлюбленного! Если бы я только могла знать об этом, я бы вмиг забыла о своей мести. Я бы ни минуты не колебалась, выбирая между сладостью предстоящего отмщения и наслаждением, которое дарил мне Мартен. Он был мне в тысячу раз дороже, чем минутная радость.
Я намеревалась осуществить свой план, как только избавлюсь от нежеланного бремени. Вскоре это произошло. Мы договорились с Мартеном, что подождем неделю, пока я совсем не выздоровлю, и я решила осуществить задуманное как раз в этот срок. Эффект от него превзошел все мои ожидания. Настоятельница нашла письма, вызвала сестру Анжелику и изобличила ее. Возможно, она была бы более милосердной, но помимо всех своих прегрешений сестра Анжелика совершила преступление, которое женщины друг другу никогда не прощают, — стала соперницей настоятельницы.
Поскольку, хотя последняя и прибегала к посильной помощи годмише, чтобы утолить зов плоти, но когда аппетит велик, довольно трудно довольствоваться подобным суррогатом, который только разжигает ваш голод, но не насыщает. По правде говоря, годмише является лишь средством притупить страсть, но не надолго: вскоре желание просыпается вновь, еще более яростное из-за обмана, в который его ввели, и уже не согласное ни на какие суррогаты. То же было и с настоятельницей: особа, имеющая некоторые познания в любви, ясное дело, состоит с кем-то в интрижке. Если подручных средств ей недостаточно, а воображения мало, она всегда найдет способ утешиться на стороне. Но, боюсь, в случае с отцом Жеромом настоятельница гораздо больше внимания уделяла собственным чувствам, чем чувствам своего любовника. Установившаяся между ними связь не оставляла у меня сомнений, что сей святой отец втайне делил свое духовное утешение между настоятельницей и сестрой Анжеликой.
И вот, чтобы успокоить самолюбие, настоятельница решила наказать Анжелику как следует. Быстрота, с которой последовала расправа, только подтвердила мои подозрения: вскоре сестра отправилась в уединенную мрачную келью искупать вину за то, что разозлила меня и пыталась похитить любовника у настоятельницы.
Но моя радость была недолгой. Все это время я льстила себя надеждой, что буря падет лишь на голову сестры Анжелики, но она двинулась дальше. Духовник, раздосадованный удалением своей любовницы, заподозрил, что виновником сего несчастья явился мой возлюбленный. И разозленный, он, недолго думая, прогнал Мартена, и я его больше никогда не видела.
— Такова моя история, дорогая Сюзон, — заключила сестра Моник, — и знай, что в твоих же интересах сохранить мою тайну, ты ведь приобщилась к моим сладким играм. Увы, теперь мне редко удается вкусить их с тех пор, как я потеряла своего возлюбленного! А раз его здесь нет, — обняла она меня, — твои ласки заменят его.
Рассказ Сюзон так сильно взбудоражил мое воображение, что я не смог удержаться от возбужденных комментариев по поводу сюжета. И пусть я делал вид, что обеспокоен слезами моей сестры, страстные взгляды выдавали мое истинное отношение. Она все поняла и обрадовалась произведенному на меня впечатлению, однако непонятно зачем попыталась скрыть от меня свою радость и впала в еще более нежную мечтательность, вероятно, надеясь усмирить ту страсть, что она мне внушала. Надо сказать, что рассказ Сюзон не только поразил меня, но и внушил искреннюю надежду, ведь столь живые и откровенные описания приключений и чувств сестры Моник в обстоятельствах, весьма схожих с нашими теперешними условиями, могли значительно помочь мне в достижении цели.