— Что тебе еще, сумасбродка? — сухо спросила ее мадам д’Инвилль.
— Ах, мадам, — отвечала она, — господин аббат…
— Ну! И что с ним?
Аббат не замедлил появиться, прикрывая лицо платком, и его вид заставил горничную снова рассмеяться.
— Что с вами? — спросила его мадам д’Инвилль.
— Гляньте-ка, — ответил он, открывая лицо со всеми признаки яростного нападения. — Полюбуйтесь на работу мадемуазель Сюзон.
— Сюзон?! — воскликнула мадам д’Инвилль.
— Вот чего стоил мне один поцелуй, — холодно продолжал он, — как видите, она не продешевила.
Аббат так непринужденно рассказывал нам о постигшем его несчастье, что я не выдержал и тоже расхохотался. Молодой человек продолжал рассказывать в том же насмешливом тоне, который любила мадам д’Инвилль. Она принялась одеваться. Аббат, несмотря на плачевное состояние своего лица, вмешивался в ее туалет, дерзил ей, беспокоился о прическе и плел всякие байки, над которыми мадам д’Инвилль хохотала до слез. Горничная сердилась, слыша его указания, я же смеялся над этим маленьким человечком. Так мы провели время до обеда.
За столом нас собралось четверо — мадам д’Инвилль, Сюзон, аббат и я. У кого из нас был более дурацкий вид? Конечно, у меня, ведь я оказался сидящим напротив Сюзон. Аббат, устроившийся рядом с ней, делал хорошую мину при плохой игре, изо всех сил пытаясь убедить мадам д’Инвилль, что его не способны смутить насмешки, которыми та его осыпала. Сюзон тоже была смущена, но пару раз она украдкой посмотрела на меня так, что я сразу понял, что она ждет не дождется, когда же мы останемся одни.
Я же при одном ее появлении сразу изменил мадам д’Инвилль и теперь не мог дождаться, когда кончится обед, чтобы улизнуть куда-нибудь вместе с Сюзон. Наконец со стола убрали последнее блюдо, и я сделал Сюзон знак. Она поняла меня и вышла в сад. Я уже собирался последовать за ней, когда мадам д’Инвилль вдруг остановила меня, потребовав, чтобы я сопровождал ее на прогулке. Прогуливаться летом в четыре часа пополудни! Аббату подобное предложение показалось весьма экстравагантным, но мадам д’Инвилль не нуждалась в его одобрении, чтобы поступить по-своему. Кроме того, она прекрасно знала, что аббат слишком печется о цвете лица и никогда не выставит его под палящее солнце. И как она и предвидела, он принял мудрое решение остаться в доме. Я бы тоже с удовольствием отказался гулять с мадам, дабы присоединиться к Сюзон, но не решился на подобную наглость и вынужден был пожертвовать своими желаниями в пользу почтительности, которую обязан был проявить в ответ на оказанную мне честь.
В качестве компенсации за свою осторожность аббат хохотал над нами все время, пока мы важно прохаживались среди клумб, на которые солнце устремило самые жгучие свои лучи. Мадам д’Инвилль противопоставила им лишь веер и меня. Мы совершали променад с невозмутимостью, приводившей нашего шутника в отчаяние. Я пока не мог уразуметь, что же задумала моя спутница, и терялся в догадках, как же она выносит эту жару, казавшуюся мне невыносимой. Я довольно быстро устал выступать в качестве заслона, и был готов отказаться от этой роли, но прежде мне хотелось выяснить все обязанности своей службы, в надежде, что она предложит мне некую компенсацию за мои страдания.
Аббату наскучило потешаться над нами, и он удалился. Мы же оказались в конце аллеи. Мадам д’Инвилль устремилась в небольшую рощицу, манившую желанной прохладой. Ее сень сулила нам много больше, нежели просто приятную прогулку, если бы мы продолжили ее в этом милом местечке. О чем я и сказал мадам.
— Я не пошла бы на прогулку, если бы хотела завершить ее столь быстро, — сказала она, пытаясь разглядеть в моих глазах, понял ли я истинную причину нашего променада.
Она ничего там не увидела, поскольку я и не мечтал, что мне выпадет подобное счастье. Тогда мадам взяла меня за руку, любовно пожав ее, и, словно она ужасно устала, склонила голову ко мне на плечо. Ее лицо оказалось так близко от моего, что я был бы последним дураком, если бы не сорвал являвшийся само собой разумеющимся поцелуй. Мне его позволили, а когда я дерзнул повторить, то получил тот же результат. Я открыл глаза. Раз она этого хочет, сказал я себе, значит, так тому и быть. Тем более, что здесь нам никто не помешает. Похоже, мадам д’Инвилль с легкостью прочитала мои мысли, поскольку, заведя меня в лабиринт, изгибы и полумрак которого надежно укрывали нас от любопытных глаз, заявила, что хотела бы полежать на свежей травке.