— Мы еще не закончили, — довольно заявила она. — Интересно, что ты скажешь об этом, мой дорогой Сатюрнен?
Я с нетерпением ожидал исполнения ее пророчества. Вскоре я почувствовал слабое покалывание в яичках, что несколько приоткрыло завесу над ее секретом. Пока снадобье приводило меня в рабочее состояние, она тоже разделась. И как только мадам д’Инвилль предстала передо мной обнаженной, необыкновенный жар заструился в моих венах, хуй мой восстал, и с такой невероятной силой, какой я доселе никогда не чувствовал! Я словно обезумел и овладел ей, не успела она принять нужную позу. Я терзал ее, буквально не давая передохнуть, я ослеп, оглох, весь мир исчез, я был занят только этой пиздой.
— Ох, пощади, любовь моя! — вскричала мадам д’Инвилль, вырываясь, — не спеши так, мой повелитель. Давай растянем наше удовольствие. Пусть оно длится не более чем мгновение, сделаем его ярким и сладостным, чтобы не думать о его краткости. Повернись головой к моим ногам, а ногами к моей голове. Всунь язык мне в пизду, — продолжала она, — а я возьму в рот твой хуй. Да, именно так. Какое блаженство ты мне даришь!
Она старалась не меньше меня! Мое тело вытянулось на ее теле, купаясь в море наслаждения. Я проникал в нее языком так глубоко, как только мог. Если бы я мог, то с головой бы в нее влез, да что там — целиком бы забрался! Я сосал ее клитор, до последней капли вбирая нектар, в тысячу раз более сладостный, чем воспетая поэтами амброзия, которую подавала небожителям богиня вечной юности, если только прелестная Геба не давала им пососать свою пизденку. Если это так, то все хвалы, возносимые этому божественному напитку, не достойны его. Правда, какой-нибудь нервный критик мог бы на этом месте прервать меня и спросить: а что в таком случае пьют богини? Вот что я скажу — они сосут божественный хуй Ганимеда!
Мадам д’Инвилль сжимала мой зад, а я тискал ее ягодицы. Она ласкала меня языком и губами, и я делал то же самое. Шире раскидывая ноги и подаваясь мне навстречу, она давала мне понять, какое наслаждение я дарю ей. Ласки наши были то нежными, то страстными и бешеными, и мы оба чувствовали, что приближается тот миг, который должен был стать вершиной наслаждения. Он подкатил незаметно, но неотвратимо, и мы изо всех сил сжали друг друга. Казалось, мы собрали все свои силы, чтобы целиком отдаться на волю наслаждения.
Кончили мы одновременно. В этот миг я охватил ртом пизду моей партнерши и выпил вытекавший из нее сок, а она сделала то же со спермой, брызнувшей из моего хуя. Восторг угас, наслаждение развеялось как дым, и не осталось ничего, кроме сожаления о том, что мы не можем его повторить. Такова природа страсти.
Меня снова охватила усталость и разочарование, из которого меня на время вывело снадобье мадам д’Инвилль. Я потребовал повторить все еще раз, но она отказалась.
— Нет, мой дорогой Сатюрнен, это будет уже слишком — сказала она, — а я так сильно люблю тебя, что совсем не желаю твоей смерти. Довольствуйся тем, что мы уже сделали.
Поскольку умирать я не торопился, и смертельный оргазм был мне не по вкусу, мы оделись. Я был доволен проведенным днем и не скрывал, что желаю его повторения. Мадам д’Инвилль, довольная не меньше моего, опередила меня с вопросом:
— Когда ты вернешься? — спросила она.
— Как только смогу, — отвечал я, — но все равно не так скоро, как хотелось бы. Может быть, завтра?
— Нет, — сказала она, улыбаясь, — даю тебе два дня. Приходи на третий, — продолжала она, открывая памятную мне шкатулку, откуда доставала ту замечательную жидкость, с которой я позабыл о воздержании. Она протянула мне несколько пастилок, — а когда придешь, съешь вот это. Но, Сатюрнен, прошу тебя, будь осторожен, не говори никому о том, чем мы тут занимались.