Он пылко произнес:
— Я думаю о тебе, Полли. Все время. День и ночь. Я прихожу сюда ради тебя. И ты это знаешь, верно? Я ничего не умею скрывать. Ты понимаешь, что я чувствую. Понимаешь, да? Ты поняла это с самого первого дня.
Она поправила красный шарф на голове, натянула его края на щеки и не поднимала глаз, напомнив ему молящуюся фигуру.
— Мы ведь оба одиноки, правда? — говорил он. — И тебе, и мне нужен друг. Ты нужна мне, Полли. Я знаю, у меня вое так сложилось, что наши отношения не могут быть безоблачными. Но они будут незабываемыми. Я клянусь тебе, ты не пожалеешь об этом Только доверься мне.
Она подняла голову и с любопытством посмотрела на него. У него даже вспотело под мышками.
— Я что-то не так сказал, да? Вот почему получается чепуха. Лучше я скажу тебе прямо. Я люблю тебя, Полли.
— Это не чепуха, — сказала она. — И говоришь ты все так
Его сердце затрепетало от радости.
— Значит…
— Лучше вообще ничего не говори.
— Я люблю тебя. Я хочу тебя. Ты не пожалеешь, если только…
— Забуду о том, что ты женат. — Она покачала головой. — Ступай домой, Брендан. Заботься о миссис Бекки. Спи в собственной постели. Нечего бегать за мной.
Она резко кивнула — отпуская его, прощаясь, это уж понимай как хочешь — и зашагала к деревне.
— Полли!
Она оглянулась. Ее лицо было каменным. Вот недотрога. Но он все равно доберется до нее. Он найдет ключ к ее сердцу. Будет просить, умолять, чего бы это ему ни стоило.
— Я люблю тебя, — сказал он. — Полли, ты мне нужна.
— Нам всем что-нибудь нужно. — Она пошла прочь.
Колин видел, как она шла мимо. Словно яркое пятно на фоне белого снега. Красный шарф, синее пальто, красные брюки, коричневые ботинки. Она несла корзинку и упорно шла по дальней обочине дороги. В его сторону даже не глянула. Когда-нибудь посмотрит. Бросит украдкой взгляд на его дом — не работает ли возле дома, не возится ли с машиной. Перейдет через дорогу, придумывая повод для разговора. Слыхал ли он про собачий процесс в Ланкастере? Как поживает ее отец? Что говорит ветеринар про глаза Лео?
Но сейчас она смотрела прямо перед собой. На другую сторону дороги, на стоящие там дома, а его дома будто не существовало. Что ж, так лучше для них обоих. Если бы она повернула голову и посмотрела на него, может, он и почувствовал бы что-то. Но этого не случилось, и он не испытал никаких эмоций.
Утром он сделал все, что полагается: сварил кофе, побрился, покормил собаку, насыпал в тарелку кукурузы, нарезал бананов, посыпал сахаром и старательно перемешал все с молоком. Даже сел к столу, чтобы позавтракать. Даже зачерпнул ложкой молоко. Даже поднес ложку к губам. Дважды. Но есть так и не смог.
Он хотел протянуть ей руку, но она была налита свинцом. Хотел назвать ее по имени. Но не знал, как назвать — Джульет-Сьюзен, как утверждал лондонский сыщик, — но ему нужно было как-то ее назвать, чтобы вернуть ее.
Он обнаружил, что она находилась не с ними. Только оболочка, тело, которое он так любил, но все ее нутро ехало впереди, в другом «рейнджровере», пыталось успокоить испуганную дочь и собрало все силы, чтобы проститься с ней
Он крепче обнял ее. Она произнесла каким-то бесцветным голосом:
— Слон.
Он пытался понять. Слон. Почему? Что такого он должен знать про слонов? Что они никогда не забывают? Что она никогда не забудет? Что она еще протянет к нему руку, чтобы он спас ее из зыбучих песков отчаяния? Слон.
Ей ответил инспектор Линли:
— Он в «опеле»?
— Я сказала ей — Панкин или слон. Ты должна решить, дочка.
— Я прослежу, чтобы она его получила, миссис Спенс.
Вот и все. Колин мечтал, чтобы она ответила на пожатие его пальцев. Но она не ответила. Даже не пошевелила рукой. Она просто перенесла себя в царство мертвых.
Теперь он это понял. Он и сам пребывал там. Смерть подступила, когда Линли изложил ему все факты, и уже не оставляла его всю ночь. Он перестал слышать голоса. И, словно покинув телесную оболочку, взмыл в небо и оттуда наблюдал, как говорил с ней Линли, желая утешить ее и успокоить, как помог ей сесть в машину, как поддерживал ее, обняв рукой за плечи, как прижал ее голову к своей груди в последний раз, когда они услыхали крик Мэгги. Странно, но сыщик совсем не радовался тому, что его предположения подтвердились. Наоборот, он был подавлен. Тот второй, инвалид, что-то говорил насчет правосудия. Линли горько засмеялся. Как все это ненавижу, сказал он, жизнь, смерть, всю эту проклятую суету. И хотя Колин слышал его словно издалека, он понял, что не испытывает ненависти. Нельзя умирать и ненавидеть.
Позже он понял, что стал умирать в тот момент, когда поднял руку на Полли. И вот теперь, стоя у окна и глядя, как она проходит мимо, он подумал, а не умирал ли он уже несколько лет.
За его спиной тикали часы, глаза кошки двигались вместе с движением ее хвоста. Как она смеялась, когда их увидела. Она сказала — Кол, это чудесно, мне они нужны, купи их. И он купил их ей на день рождения, завернул в газету, потому что забыл купить красивую оберточную бумагу с ленточкой, оставил их на крыльце и нажал на звонок. Как она засмеялась, захлопала в ладоши, сказала — повесь их скорей, прямо сейчас, скорей.
Он снял их со стены и положил на кухонный стол. Стрелками вниз. Хвост еще шевелился. Глаза тоже. Он слышал, как они тикают.
Он трижды пытался открыть механизм, но не смог. Выдвинул ящик стола. Поискал нож.
Часы тикали и тикали. Хвост шевелился.
Он засунул нож между передней стенкой и механизмом и резко дернул. Потом еще. Пластмасса подалась и отскочила, упав на пол. Он поднял часы и ударил их об стол. Посыпались шестеренки. Хвост и глаза остановились. Тиканье прекратилось.
Он отломил хвост. Деревянным черенком ножа раздавил глаза. Швырнул часы в мусор.
— Как мы назовем его, Кол? — спросила она, беря его под руку. — Ему нужно имя. По-моему, Тигр. Послушай, как звучит: Тигр нам скажет время. Прямо как стихи, правда?
— Пожалуй, — ответил он.
Он надел куртку. Лео радостно бросился к нему из гостиной. В ответ на его нетерпеливое повизгиванье Колин погладил пса по голове кончиками пальцев. Но из дому вышел один.
Пар от его дыхания говорил ему, что воздух холодный. Но сам он ничего не ощущал, ни тепла, ни холода.
Он пересек дорогу и вошел в ворота-часовню. Он обратил внимание, что до него на кладбище кто-то уже побывал, потому что на одной из могил лежала веточка можжевельника. Остальные могилы были голые, промороженные под снегом, а их камни торчали словно дымовые трубы из облаков.
Он прошел к стене, к каштану, под которым вот уже шесть лет лежала Энни. Он нарочно проложил свежий след, раздвигая ногами сугробы.
Небо было голубым как лен, посаженный ею когда-то возле их дома. На его фоне сверкали покрытые льдом и снегом ветви, образуя алмазную паутину. Они бросали сетчатую тень на землю, на могилу Энни.
Нужно было что-нибудь принести, спохватился он. Веточку плюща или можжевельника, сосновый венок Или хотя бы захватить веник и смести снег с камня, очистить его от лишайников, которые могли вырасти за эти недели. Ему нужно было сохранить ее имя, чтобы оно не поблекло. А сейчас ему нужно было его прочесть.
Могильный камень был полузасыпан снегом, и он стал счищать снег руками, сначала сверху, потом с боков, потом с надписи
И тут он увидел его. Сначала его глаз заметил цветное пятно, ярко-розовое на белом. Потом — два пересекающихся овала. Маленький плоский камень, отшлифованный рекой за тысячи лет, лежал в изголовье могилы, прислоненный к камню.
Он протянул к нему руку и отдернул ее. Опустился на колени в снег.
«Я сожгла для тебя кедр, Колин. Положила золу на ее могилу. Положила вместе с ней кольцевой камень. Я отдала Энни этот камень».
Он протянул руку, а она уж сама сделала свое дело. Его рука сама взяла камень. Его пальцы сомкнулись вокруг него.
— Энни, — прошептал он. — О Господи, Энни.
Он чувствовал, как холодный ветер с пустошей обрушился на него. Ощущал холодные объятия снегов. На его ладони лежал маленький камень.