— Чего именно?
Мэгги не могла найти нужных слов. Она стояла на ночном ветру, не в силах двинуться с места. Потому что позади не было ничего, а впереди — пустота.
В этот момент Джульет сказала:
— Боже мой, Мэгги, как ты могла подумать… Ты вся моя жизнь. Все, что у меня есть. Ты… — Она прислонилась к дверному косяку, закрыла руками глаза и зарыдала.
Звук был ужасный, прерывистый, низкий и безобразный, словно кто-то вытягивал из нее внутренности. Словно она умирала.
Мэгги никогда не видела мать плачущей и запаниковала. Мамочка всегда была сильной, волевой, всегда знала, что делать. Но сейчас Мэгги увидела, что мама не так уж отличается от нее, когда ей больно. Она подошла к ней:
— Мама?
Джульет тряхнула головой:
— Я не могу это исправить. Я не могу ничего изменить. Не сейчас. Не могу. Не проси меня.
Она круто повернулась и пошла в дом. Онемев, Мэгги поплелась за ней на кухню и смотрела, как мать села за стол и уткнулась лицом в ладони.
Мэгги не знала, что делать, поэтому поставила чайник и стала ходить по кухне, собирая все к чаю. Когда она все приготовила, слезы Джульет высохли, но под жестким верхним светом она выглядела старой и больной. От глаз длинными зигзагами протянулись морщины. Кожа покрылась красными пятнами. Волосы повисли унылыми космами. Она протянула руку к металлическому держателю, достала из него бумажную салфетку и высморкалась в нее. Затем взяла другую и вытерла лицо.
Зазвонил телефон. Мэгги не пошевелилась. Мать сняла трубку. Ее разговор был коротким и сухим.
— Да, она здесь… Френк Уэр их нашел… Нет… Нет… Я не… Не думаю, Колин… Нет, не сегодня. — Она медленно положила трубку. С минуту она глядела на телефон, а Мэгги на нее, потом вернулась к столу.
Мэгги принесла чай.
— С ромашкой, — сказала она. — Вот, мамочка.
Немного выплеснулось на блюдце, и Мэгги потянулась за салфеткой, чтобы промокнуть. Мать удержала ее за запястье.
— Сядь, — сказала она.
— Может, ты хочешь…
— Сядь.
Мэгги села. Джульет взяла чашку с блюдца, обхватила ее ладонями и стала кружить. Ее руки казались крепкими, уверенными и сильными.
Сейчас произойдет что-то важное. Мэгги это понимала. Она ощущала это по воздуху, по наступившему молчанию. Чайник тихо посвистывал на плите, сама плита пощелкивала, остывая. Все это проходило в сознании Мэгги фоном к тому, как ее мать вскинула голову и приняла решение.
— Сейчас я расскажу тебе про твоего отца, — сказала она.
Глава 23
Полли устроилась в ванне и наблюдала, как она наполняется водой. Она пыталась сосредоточиться на теплых струях, омывающих ее бедра и лоно, но едва сдержала крик и закрыла глаза, представив себе в этот момент свое искалеченное тело.
Сейчас боль была сильней, чем днем, в доме викария. Полли казалось, будто ее растягивали на дыбе и вырвали связки в паху. Лобок и кости таза нестерпимо болели. Спина и шея пульсировали. Но эта боль не очень ее пугала — со временем она уляжется, пройдет. Не утихнет другая боль. До конца ее дней. Красные точки в глазах сменила чернота.
Если бы она видела лишь черноту, ей больше не пришлось бы смотреть на его лицо: как кривится его рот, обнажая зубы, как превращаются в щелочку глаза. Если бы она видела лишь черноту, ей бы не пришлось смотреть, как он потом поднялся на ноги и утер рукой губы, как вздымалась его грудь. Ей не пришлось бы смотреть, как он прислонился к стене, запихивая ноги в штанины. Конечно, ей придется выносить и остальное. Этот бесконечный, гортанный голос и то, как он грязно называл ее. Да, она грязь для него. Бесстыдное вторжение его языка. Его острые зубы, его безжалостные, рвущие ее плоть руки, и потом последнее, когда он опалил ее. Ей придется жить с этим. Нет пилюль, которые помогли бы ей все забыть.
Хуже всего было то, что она все понимала — она заслужила то, что Колин с ней сделал. Ведь ее жизнь подчинялась законам Ведовства, и она нарушила самый важный из них:
Мудрости Викканской закон выполняй:
Коль вреда не несешь, все себе позволяй.
Все эти годы она убеждала себя, что бросала магический круг ради блага Энни. И все-таки в глубине души думала — и надеялась, — что Энни умрет, что ее кончина приблизит Колина к ней в скорби, которую ему захочется делить с ней, знавшей его жену. И таким образом они полюбят друг друга, и он со временем утешится. Ближе к концу — и это она считала благородным, бескорыстным и правильным — она стала бросать круг и выполнять ритуал Венеры.
И не важно, что она почти год после смерти Энни не возобновляла этот ритуал. Богиню не обманешь. Она всегда читает душу просителя. Богиня слышала ее заклинание:
Бог и Богиня, услышьте муки мои —
Приведите мне Колина в полной любви.
За три месяца до смерти Энни ее подруга Полли Яркин — с ее огромной силой, какая исходит только от ребенка, зачатого ведуньей, зачатого внутри магического круга, когда Луна была полной в Весах, а ее свет бросал сияние на каменный алтарь на вершине Коутс-Фелла — прекратила выполнять Ритуал Солнца и переключилась на Сатурна. Сжигая дуб, одетая в черное, вдыхая гиацинтовый фимиам, Полли молилась о смерти Энни. Она сказала себе, что смерти не надо бояться, что это окончание жизни приходит как блаженство тому, кто испытывает глубокие страдания. Вот как она поддержала зло, все время зная, что Богиня не позволит злу безнаказанно уйти.
До сегодняшнего дня все было прелюдией к Ее гневу. И Она выполнила Свое воздаяние в той форме, которая точно соответствовала совершенному злу, — привела к ней Колина, только не в любви, а в похоти и ярости, повернув магический складень против его создателя. Как глупо с ее стороны было даже думать о том, что Джульет Спенс — не говоря уж о привязанности к ней Колина — и была тем самым наказанием Богини. Вид этой парочки и сознание их близости оказались лишь фундаментом для грядущего ее унижения.
Теперь все позади. Ничего хуже этого не могло с ней случиться, разве что кроме собственной смерти. И поскольку сейчас она полумертвая, то даже это не кажется ей таким ужасным.
— Полли? Куколка моя? Что ты там делаешь?
Полли открыла глаза и поднялась из воды так поспешно, что плеснула через край ванны. Она поглядела на дверь ванной За ней слышалось сипящее дыхание матери. Рита обычно карабкалась по лестнице только раз в сутки — чтобы лечь в постель, и поскольку это не бывало раньше полуночи, Полли решила, что будет тут в безопасности, когда, войдя в дом, крикнула ей, что не хочет обедать, поспешила в ванную и заперлась в ней Она не стала отвечать и потянулась за полотенцем Вода выплеснулась снова.
— Полли? Ты все еще сидишь в ванне, девочка? Может, хватит, а то вся вода утечет до обеда?
— Я только начала, Рита.
— Только начала? Я слыхала, что вода стала литься сразу после твоего прихода. Еще два часа назад Что случилось, куколка? — Рита поцарапалась ногтями в дверь. — Полли?
— Ничего. — Полли завернулась в полотенце и шагнула из ванны, морщась и с трудом поднимая каждую ногу.
— Ничего у меня в кармане. Чистота нужна, я понимаю, но зачем все доводить до крайностей? В чем дело? Или ты вообразила, что ночью к тебе в окно влезет какой-нибудь красавчик? Ты встретила кого-нибудь? Хочешь побрызгаться моим спреем «Джордже»?
— Я просто устала. Сейчас лягу спать. А ты возвращайся к телику, ладно?
— Не ладно. — Она снова постучала. — Что происходит? Ты плохо себя чувствуешь?
Полли заправила кончики полотенца, чтобы держались. Вода струйками текла по ее ногам на покрытый пятнами зеленый банный коврик.
— Все нормально, Рита. — Она попыталась сказать это обычным голосом, роясь в памяти и вспоминая общение с матерью, прикидывая, какой ей выбрать сейчас тон. Раздраженный? Просто нетерпеливый? Она не могла вспомнить. Решила ответить дружелюбным тоном: — Ступай вниз. Разве сейчас там не твоя любимая программа — полицейские хроники? Почему бы тебе не съесть кусок того пирога? Отрежь и мне кусок, оставь его на столе. — Она подождала ответа, шума и треска ее отбытия, но из-за двери не доносилось ни звука. Полли опасливо смотрела на нее. Открытые и влажные участки кожи стали ощущать холод, но она не могла развернуть полотенце и открыть свое тело, чтобы вытереть его. У нее не было никаких сил смотреть на него.