Я ничего не сказала Татьяне Павловне про картину — ведь я и сама не понимала, какая связь между этой странной картиной и той давней историей…
Во всяком случае, на картине не было повешенной женщины. На ней вообще не было людей.
Впрочем, когда я смотрела на нее первый раз, избушки на ней тоже не было, а потом она появилась…
Или я первый раз невнимательно смотрела? Все-таки очень странная картина…
— Ну, мне получше, — проговорила Татьяна Павловна. — Поехали, нужно дело довести до конца!
Я довезла ее до больницы и даже проводила до самого морга, там она встретила сына Анны Павловны, он сказал, что на машине и дальше они обойдутся без меня. И на том спасибо.
Хендрик не мог заснуть, несмотря на всю усталость.
Его преследовал позор минувшего дня, преследовал голос Клааса ван Гулика. Как тот потешался над ним, как повторял, что ему никогда не получить звание мастера, никогда не стать полноправным членом цеха живописцев. Так и проживет он всю жизнь в подмастерьях…
А все потому, что пять лет назад Хильда, рыжеволосая дочка Матса Револда, предпочла его, Хендрика…
Хильда умерла от английского пота, но Клаас затаил обиду и теперь мстит сопернику как может.
И правда, Хендрик уже третий раз пытается получить звание мастера, но каждый раз Клаас ставит палки ему в колеса…
Хендрик встал, не дождавшись рассвета, и стал растирать и смешивать краски.
Едва рассвело, в дверь мастерской постучали.
Хендрик открыл.
На пороге стоял незнакомец в черном, с лицом, обезображенным кривым сабельным шрамом.
— Что вам угодно, мингер? — спросил его Хендрик.
— Мне угодно заказать вам картину.
В речи незнакомца чувствовался какой-то странный акцент.
— В таком случае, мингер, вам следует обратиться к хозяину. Я всего лишь подмастерье.
— Я знаю, — ответил незнакомец. — Но я знаю также, что вы превосходный живописец и запросто сможете исполнить мой заказ.
— Но я не могу…
— Можете! Вы сделаете это втайне от своего хозяина, а я заплачу вам хорошие деньги! — Он достал кожаный кошель и потряс им перед лицом Хендрика.
— Я не знаю…
— Знаете! Я еще не сказал вам, какую картину хочу заказать.
— Какая разница?
— Очень большая! — незнакомец приблизился к Хендрику и доверительно понизил голос: — Я хочу заказать картину столь страшную, чтобы при виде ее у человека кровь застыла в жилах и сердце его остановилось.
Хендрик испуганно попятился и перекрестился:
— Что такое вы говорите, мингер! Разве такое возможно? Самые страшные картины создал Иероним Антонис ван Акен, прозванный Босхом, но и от его картин ни одно сердце не остановилось!
Незнакомец хрипло рассмеялся.
— Не остановилось, — проговорил он, отсмеявшись, — потому что в этих картинах не было подлинного ужаса. Это были детские страшилки. Чтобы сердце остановилось, картина должна проникнуть в человеческую душу, должна разбудить самые тайные страхи человека. Должна напомнить ему о его самых страшных минутах.
— Но как это возможно? Как я могу заглянуть в человеческую душу? Это под силу только Господу Богу!
— Или его исконному врагу, — тихо и серьезно проговорил незнакомец.
— Вы говорите о… — и Хендрик испуганно перекрестился.
— Я говорю о том, кто знает все ваши тайные помыслы. Например, о том, что вы всем сердцем желаете смерти Клааса ван Гулика.
— Мало ли чего я желаю… — начал Хендрик и вдруг в страхе поднял глаза на своего собеседника: — Откуда вы знаете?
— Не важно откуда. Я знаю это — и все. И еще я знаю, что рыжеволосая Хильда умерла не от английского пота.