БАБЁНКА. Вот ведь, а? Пристал. Есть, есть!
СТАРИК. Такой молодой, а уже навернули. (Хохочет.)
БАБЁНКА. Ну что вам надо?
СТАРИК. (Кричит Вьетнамцу в ухо.) Даже из братского Вьетнама нам с резьбой — не надо!
БАБЁНКА. Он же не глухой, а иностранец, что вы орёте? А ты играй, дура, дальше, скоро три, скоро со смены домой, завтра в садик пойдешь, не хочешь вот спать, будешь завтра зевать весь день, дура!
СТАРИК. Иди домой, а? Оба, трое идите домой, все. И он пусть, забирай. А я буду один. Да я Берлин брал! Никто не залезет! Кто залезет? Кто украдёт?
БАБЁНКА. Да помолчите вы, Берлин.
СТАРИК. Ты пельмени запустила?
БАБЁНКА. Кипят, скоро будут.
СТАРИК. Да он шпион вьетнамский. Наши секреты все узнать хочет.
БАБЁНКА. Какие тут секреты в пельменной?
СТАРИК. Ну, мало ли. Узнает про технологию приготовления пельменей, понимаешь, и там создаст кооператив, во Вьетнаме, и потом разбогатеет и будет, понимаешь, большой человек, остров купит или ещё чего. Вот проверю — шпион или нет. Эй, ты, а ну — перекрестись вон на Иисуса Христа на нашего, проверим — провалишься сквозь землю или нет?
БАБЁНКА. Ну что вам надо, а? Идите ложитесь спать, мы сами будем сторожить. Надо жалеть вьетнамцев.
СТАРИК. Даунклуб, блин. Зачем это? Почему это я их должен жалеть? А меня кто пожалеет?
БАБЁНКА. Американцы с ними воевали долго и они такие худенькие. Я их когда вижу на улице, мне прям жалко, прям обняла бы и поцеловала бы и сказала: «Мы с вами, мы вместе!»
СТАРИК. Так и хочет на своё, так и ищет, так и обнимает. Наобнималась уже, сколько короедов у тебя, три, нет? Ну, давай ещё сделай парочку. Так и намекает, мол, мужика бы мне, да понастойчивее. Сейчас мы его проверим на шпиона, расколется. Как на детекторе лжи у нас было на фронте.
БАБЁНКА. Да на каком вы фронте были?
СТАРИК. Молчи! Были! Не ныть! На жалость в подвалах Лубянки не взять! Эй, ты, я сказал тебе — крестись, ну? Видишь — не крестится. А ты его собралась пельменями кормить.
БАБЁНКА. Не обращайте внимания, Тянь. Садитесь. Не все русские одинаковы. Он про маму что-то хотел сказать, а вы его перебили, не стыдно? Скажите, Тянь, ну? Скажите?
СТАРИК. Вот пристала.
Крутит ручку радио. Диктор говорит: «Божественный голос, неповторимый дар снискали ему огромную популярность не только в нашей стране, но и за рубежом. По заявкам шахтеров Кузбасса мы передаем чудные мелодии в исполнении Робертино Лоретти…» Робертино Лоретти завыл «Джамайку».
(Вьетнамцу, кивая на радио.) Это ваш?
Вьетнамец кивнул головой, размазывает слёзы по лицу.
Складно поёт. Ваш?
БАБЁНКА. Укатайка с вами. Да это же итальянский соловей.
СТАРИК. А Иисус Христос в Италии родился? Конечно, в Италии. Вот там местность — как Италия прямо. Такие горы и равнины. Вижу горы и равнины, вижу реки и моря, это чудные просторы, это Родина моя…
БАБЁНКА. Ну прям уж в Италии.
СТАРИК. А где тогда? Во Вьетнаме? Ай, да что ты сидишь тут, куксишься, международный приём устраиваешь? Да чхал я, что он вьетнамец-иностранец-засранец. Разговаривай с ним по-русскому, по-нашему. Я вот иностранцев не боюсь, а хернаны мне.
БАБЁНКА. Ну, прям укатайка с вами. (Встала, пошла на кухню, мешает пельмени шабалой.)
СТАРИК. (Кричит ей вслед.) Эй, ты, «Укатайка», у тебя задницу юбку съела!
БАБЁНКА. (Повернулась, смотрит.) Прям уж, где? (Одёрнула юбку, Вьетнамцу.) Тянь, не обращайте внимания, он хочет показать меня в невыгодном свете. Постойте, Тянь, он уснёт и мы с вами хорошенечко про моё приглашение и про вашу маму поговорим. Извините, Тянь.
Мешает пельмени, припевает с Робертино Лоретти: «Ямайка-а-а, Ямайка-а-а…»
СТАРИК. А вот и не усну я тебе!
ДЕВОЧКА. Не мычи, а то отелишься, понял?
СТАРИК. Ну вырви глаз какой, ох и бойкая, горе растёт, а? Бойкая девочка растёт, вьюнок прямо, пальца в рот не клади, хорошая девочка, бойкая… (Гладит Девочку по голове, выпивает из бутылки.) Хорошая девочка растёт, говорю, ты, слышишь? Бойкая, весёлая, здоровенькая. Наша смена, понимаешь? Новое поколение, новое дежурство, понимаешь, Тянь? Ничего ты не понимаешь. (Громко.) Я тут третий год дежурю, слышишь? Всегда один был, понял? Мне директор пельменной всегда пельменей оставлял, для сторожа, резерв такой. И вареных, понимаешь, и невареных, понимаешь, нет? А с вами… (Очень громко.) А с вами мне в четыре раза меньше пельменей достанется, понял ты, Тянь, нет? Иди домой, в свою общагу! Я сам досторожу, не обкрадут, не бойся!
МОЛЧАНИЕ.
Я говорю, что я сегодня в четыре раза меньше поем пельменей, а ты не понял? Там суп есть, ешьте его, а я пельмени буду.
БАБЁНКА. Он прокис этот суп, позавчерашний.
СТАРИК. Ну и что? Перекипяти и ешь.
БАБЁНКА. Да противно.
СТАРИК. А водку пить тоже противно, а пьешь ведь, так, нет? Ну и с супом тоже. Почему я должен сегодня в четыре раза меньше? Из-за вас? Из-за него?
БАБЁНКА. (Пришла, села, вяжет.) Неспокойный вы, нервный, вам нервы лечить надо. Да ведь, Тянь?
СТАРИК. Где пельмени, сказал, ну?
БАБЁНКА. Варются. Скоро будут.
СТАРИК. Да чтоб тебя так дети твои кормили бы. Я знаю, ты ждёшь, чтоб я заснул, а вы чтоб мои пельмени съели. Мой порцейшен, по-вьетнамски выражаясь, да? Ням-ням, да? А вот хернаны вам. Идите домой, скоро уже сварятся!
БАБЁНКА. Ну да, домой. А вдруг проверяющий. А мне денег надо. Я другой такой хорошей работы не найду. Мне, Тянь, к примеру, очень удобна эта работа. Правда, доченька? Вытрись, грязная стала, что такое? Да, удобно. Везде что-то прихватить можно. Между нами говоря, конечно. Я и макаронную фабрику сторожила, овощную базу, кидали всё время туда на усиление. У меня трое, хочешь не хочешь — корми их. Вот, сегодня тут на один раз, а может и на чаще. А на улице взвешивать тоже, знаете, не фонтан. А тут через три дня на четвёртый в ночь работать. А мне садик платить надо завтра, войдите в моё положение.
СТАРИК. Ну, заразы какие попались, не выгонишь вас.
МОЛЧАНИЕ.
(Вьетнамцу.) Э, ты, слушай: у тебя морда будто по голове чайником били, слышишь, Тянь? А вот там на картине — похоже на Вьетнам, нет? Такое же всё или хуже? Или лучше? И вот так вот женщины с бананасами есть вот такие вот?
БАБЁНКА. Ананасы и бананы.
СТАРИК. Молчи. Есть?
БАБЁНКА. Есть. Есть. Есть. Пристал, поговорить не даст.
СТАРИК. Э, шпион, пельмени-то будешь русские жрать?
БАБЁНКА. Он йог, он пельмени не будет, он мяса не ест, отстаньте от него.
СТАРИК. Тянь, да какое там мясо — ухо горло нос, тиська-миська-хвост. Ливер. Йогнутый Тянька. Видишь, какие мы добрые — тебе, собака, пельменей даём. А ведь сами хернаны последний без соли доедаем, слышишь? Да конечно: он наш, вьетнамский или даже русский шпион.
БАБЁНКА. Да прям. У него глаза сплюснутые, не видите?
СТАРИК. Да потому что это влияние радиации, а на самом деле он — из Нижнего Тагила, да! Шпион: «То Яма То Канава».
БАБЁНКА. Да отстаньте вы! Люди деньги зарабатывают, отстаньте, сторожите дальше и молчите или говорите что-нибудь жизненное. Товарищ вот издалека, ему надо создать соответствующее впечатление о нас и нашей стране, верно, Тянь? (Вытерла под носом.)
СТАРИК. Тут я всегда сторожил и сторожить буду, тут моя территория! Да я Берлин брал! А вас прислали мне в подмогу, что ли?
БАБЁНКА. Мне начальник сказал, что вас увольнять будут. Что вы на работе выпиваете. Прихватить — другое дело. А говорят, пришли проверять вас неделю назад, а вы — в дым.
ДЕВОЧКА. В дупель набузгался!