Картина
Поднимаюсь по лестнице. В это время из своей квартиры выходит соседка. В руках у нее пакеты с мусором, под мышкой – большая картина. «Привет, Наташ! Тебе картина не нужна? Подружка вот подарила, сама вышивала, а у меня после ремонта в интерьер не вписывается. А выбрасывать жалко». Корова! Мне за ее подругу обидно. В интерьер у нее не вписывается! Шикарная картина, вышитая крестиком, в красивой раме, под стеклом. Да если бы для меня кто-то месяцами вышивал такой подарок, подбирая цвета ниток, сверяя с рисунком, стараясь сделать приятное, я бы на эту картину молилась! А тут – в интерьер не вписывается! Конечно, забираю.
Дома снимаю с гвоздя в спальне какую-то китайскую дребедень с водопадом и вешаю картину. И наконец, рассматриваю, что на ней изображено: южный город, лестница, вся в цветах, спускается к морю. Красиво и романтично. Весь день думаю о ней и временами заскакиваю в спальню еще раз полюбоваться. А поздно вечером на картину падают отблески рекламы соседнего супермаркета и как будто оживляют ее…
Я смотрю на нее, смотрю… И вдруг вижу: я иду по этим каменным ступеням туда, вниз, где море остывает под черным бархатом неба. Несмотря на поздний вечер, на набережной полно народа. Люди одеты как-то необычно, несовременно. И на мне длинная узкая юбка с широким поясом, строгая блузка с воротником-стойкой, на голове – шляпка с вуалеткой, прикрепленная к волосам шпильками. На ногах – высокие ботиночки со шнуровкой, на руках- длинные перчатки. И сумочка из шелковой ткани в виде торбочки, затянутая сверху витым шнуром.
Толпа спешит к причалу, где швартуется пароход. Слышны разговоры: «Из Лисса… сюда, в Зурбаган… раз в неделю… из Лисса…» Это – Зурбаган??? Город мечты моей юности? Да! Да! Когда я читала Грина, то представляла его именно таким: с невысоких холмов сбегают вниз мощеные улочки с газовыми фонарями, пахнет жасмином, с ярко освещенных террас кафе доносится музыка… Ах! Как я мечтала когда-то сюда попасть!
Столпотворение рассеялось. Гуляют пары и компании. На меня бросают двусмысленные взгляды. Наверное, в это время суток женщине неприлично появляться здесь в одиночестве. Но я не знаю, куда мне идти, что мне делать… Вдруг от группы мужчин, что-то обсуждающих у парапета, отделяется человек и подходит ко мне. Он очень молод и хорош собою. Он улыбается и приподнимает шляпу. Он просит извинения и предлагает меня проводить. Я беру его под руку, и мы идем по берегу, подальше от городских звуков. Он читает стихи и рассказывает смешные истории. И все время извиняется. Боже! Он постоянно извиняется! Мне с ним хорошо и интересно. Море, вздыхая, слизывает наши следы...
Вдруг, что-то вспомнив, он лезет в кармашек жилета и кладет мне в руку раковину. Говорит, что нашел сегодня утром на берегу. Она маленькая, в четверть ладони. Внутри светло-оранжевая, а сверху – жемчужно-серая, с белыми, синими и желтыми крапинками. Удивительно красивая. Завораживающе красивая. Я хочу положить ее в сумочку, но запутываюсь в шнурах и не могу ее открыть. Я безумно боюсь потерять раковину, и, улучив момент, когда он отворачивается, прячу ее на груди.
Мне хочется идти и идти по мокрому песку все дальше, дальше… Но путь обрывается. Я стою на пороге своего дома. Я просто знаю, что это мой дом. Мне почему-то знакома эта массивная дверь и бронзовый молоточек в виде львиной лапы. Надо прощаться. Тут он опять извиняется и просит разрешения меня поцеловать. Я сама этого хочу! Но зачем-то делаю строгое лицо, поджимаю губы и отказываю. Он в очередной раз извиняется, откланивается, делает шаг назад – и пропадает в тумане, который в один миг поднялся с моря. Я уже жалею о своем отказе! Я хочу его вернуть, но с ужасом понимаю, что даже не знаю его имени. А туман наползает клубами, скрывая все вокруг, и я тону в нем…
Меня будит звонок. Сначала я стараюсь не обращать на него внимания, но он настойчив. Черт! Кого в такую рань? Часы на тумбочке не согласны со мной в определении. Им непонятно, как можно считать «ранью» двадцать минут первого пополудни. Звонок заливается по-прежнему. Поднимаюсь. Простыня сбита, подушка на полу. Шлепаю к двери, попутно что-то на себя набрасывая. Соседка. Она, конечно, просит прощения, но ей картина нужна обратно. Они сегодня приглашены на свадьбу к дальним родственникам, и картина – лучший подарок молодоженам. Я не нахожу, что ответить. Молча снимаю картину и отдаю соседке. Даже не успеваю как следует посмотреть на нее еще раз.
Потом час сижу над остывшим кофе. По кухне летает тополиный пух. Как все это странно… Я пытаюсь вновь почувствовать аромат жасмина, ласковый морской ветерок, вспомнить чарующую мелодию, доносившуюся из кафе… Но она ускользает... Слышу, как кот в комнате разыгрался – гоняет что-то по полу, наверное, как всегда, катушку ниток украл. Не животное – золото! Вторая половина дня, не кормлен до сих пор, – играет! Достаю из холодильника корм, зову – не идет. Ну конечно, загнал свою игрушку под диван, теперь выуживает лапой. И так, и этак – не получается. Беру с шифоньера линейку и достаю нечто, облепленное со всех сторон пухом. Нет, ну невозможно же! Везде этот пух! Надо балкон закрывать!
Счищаю пух – и сердце летит вниз. У меня на ладони – маленькая раковина. Внутри светло-оранжевая, а сверху – жемчужно-серая, с синими, белыми и желтыми крапинками…