ПОЮЩИЕ
Дверь была открыта, и в прихожую втекал зимний воздух, холодный и влажный. Когда я пришел, в доме уже было двадцать — двадцать пять гостей. Некоторые из них теснились в прихожей, все еще помогая друг другу освободиться от верхней одежды. Гудение голосов и запахи пылающих в камине поленьев, влажной шерсти и разогреваемых кушаний встретили меня. Альмозлино, крупный человек, в очках, с дужек которых свисал длинный шнурок, наклонившись, дважды поцеловал доктора Гили Штайнер, по поцелую в каждую щеку, обнял ее за талию и сказал:
— Вы выглядите просто, ну просто великолепно, Гили.
А она ему в ответ:
— Вы тоже.
Корман, у которого одно плечо чуть выше другого, тоже подошел и энергично обнял Гили Штайнер, Альмозлино, меня и воскликнул:
— Приятно встретить всех вас здесь. Видели, какой дождь на дворе?
У вешалки я встретил супругов Иоэля и Эдну Рибак, зубных врачей, лет примерно пятидесяти пяти, которые с течением времени стали похожими друг на друга словно близнецы: у обоих короткие седеющие волосы, морщинистая шея и поджатые губы. Эдна Рибак сказала:
— Есть такие, которые сегодня не придут из-за бури. И мы тоже чуть не остались дома.
Иоэль, муж ее, заметил:
— Что делать дома? Зима выматывает всю душу…
В деревне Тель-Илан был канун Субботы. Высокие кипарисы закутались в туман. Падал тонкий дождь. У Авраама и Далии Левин собирались гости, чтобы попеть хором. Дом семейства Левин стоял на холме в переулке, который назывался Подъем Водочерпия, ибо сказано у пророка Исайи: «И в радости будете черпать воду из источников спасения». Черепичная крыша с трубой, два этажа и подвал — таков был этот дом. В саду, освещенном электрическими фонарями, мокли фруктовые деревья, маслины и миндаль. Перед фасадом дома расстилалась зеленая лужайка, окруженная клумбами цикламенов. И был там еще небольшой холмик — нагромождение валунов, из недр которого, журча, вытекал искусственный водопад, изливавшийся в декоративный бассейн, где пятнистые золотые рыбки плавали взад и вперед в свете электрического прожектора, укрепленного на дне и освещавшего воду изнутри. От лившего беспрестанно дождя рябь пробегала по глади воды.
Я положил свою куртку на самый верх груды других пальто и курток, оставленных в боковой комнате теми, кто пришел раньше меня, и стал прокладывать себе дорогу в гостиную. Около тридцати мужчин и женщин, почти все примерно пятидесяти лет и старше, собирались один раз в несколько недель в доме семейства Левин. Каждая семейная пара приносила с собой запеканку, или салат, или какое-нибудь свежеприготовленное горячее блюдо; все усаживались в просторной гостиной кругом, и все пространство наполнялось старыми ивритскими, а также русскими песнями, в большинстве своем тоскливо-печальными. Иохай Блюм сопровождал это пение игрой на аккордеоне, а три немолодые женщины, сидевшие вокруг него, играли на флейтах.
Жужжание голосов перекатывалось по комнате, но все перекрыл голос доктора Гили Штайнер:
— Пожалуйста, прошу всех садиться! Мы хотим уже начинать!
Однако гости не торопились рассаживаться, увлеченные беседой, которая сопровождалась смешками и похлопываниями по плечу. Иоси Сасон, высокорослый бородач, задержал меня у книжной полки:
— Что нового? Как здоровье? Что слышно?
Я ответил:
— А как у тебя?
— Все как обычно, — сказал он. И добавил: — Ничего особенного.
— А где же Эти? — спросил я.