– Но вы на самом деле ясновидящая…
– О, нет… Это слишком громкое слово. Я не знаю, как это выразить: я верю в предрассудки и преисполнена предчувствий. Если к этому прибавить известную наблюдательность, выходит, что можно более или менее верно загадывать вперед то или другое происшествие и сообразно с ним поступать в жизни… Вот и все…
– Как «вот и все»? – воскликнул я. – Да ведь это очень много, – знать вперед, что с вами может случиться! Это громадный дар Божий, который может оберечь вас от неверного шага и лихого глаза… это настоящая благодать, искра Божия, которая не многим дана…
– Не преувеличивайте, милый мистер Боткин, ничего тут нет особенного, и потом, я ведь не непогрешима, я тоже могу ошибиться. Уверяю вас, что я не колдунья какая… От одной этой мысли мне жутко становится.
Я заметил, что этот разговор не был приятен Сильвии, и мы с легкостью перескочили на другие темы.
Болтали долго и непринужденно. Стемнело, спряталась луна, палуба опустела.
– Пора расходиться, – сказала Сильвия, – поздно. Ну не странно ли это: вижу вас второй раз в жизни, а мы точно старые друзья… А кстати: что вы сделали с вашим таинственным соотечественником. Мне помнится, его отправили в крематорий, а потом?
– Потом я получил его пепел.
– А потом?..
– Потом я взялся похоронить его останки на родине.
Лицо Сильвии сделалось вдруг сосредоточенно озабоченным.
– Что вы хотите этим сказать – вы везете на этом пароходе его останки?..
– Да. А что?
– Да ведь перевозить мертвых по морю приносит несчастие… Я на этот счет страшно суеверна. Как-никак вы везете покойника. Пепел… Что такое пепел? Это конечный результат того процесса, который начинается с момента нашей смерти. Сжигание лишь ускоряет этот процесс, но не меняет сущности – пепел мертвеца все же мертвец, что ни говорите. Вы путешествуете с мертвецом… И зачем только нужно перевозить умерших и тащить их через океан?.. Хоронили бы там, где умирают, зачем их тревожить?..
Последние слова Сильвия произнесла не без оттенка некоторого раздражения в голосе.
– Но ведь такова была воля покойника, – попробовал я оправдаться.
– Я знаю, но разве вы не могли его послать по почте, чем возить с собой?
– По почте?.. Все равно посылка не миновала бы парохода.
– Так-то так, – произнесла Сильвия с неподдельным волнением, но факт остается, что рядом со мною, рядом с моей каютой… покойник…
– Позвольте, – взмолился я, – а я-то?
Сильвия взглянула на меня и покатилась со смеху. Она смеялась весело, хорошим раскатистым смехом, широко раскрывая рот и обнаруживая два ряда великолепных ровных зубов.
– Что с вами? – спросил я ее.
– Нет, ничего, так… Я не могу забыть, как вы вошли к умирающему во всех ваших котильонных доспехах, и мне стало смешно… Долго ли будет еще это странное сожительство – вы и ваш спутник… жизнь и смерть?
Мы спустились вниз и подошли к нашим каютам. Когда я отворил дверь и вошел в свою каюту, Сильвия стояла на пороге и, как мне показалось, жадно осматривала ее. Ее глаза – так мне показалось – пронизывали мой шляпный чемодан, точно она видела насквозь то, что там покоилось. Лицо ее сделалось опять серьезным и встревоженным.
– И вам не страшно? – спросила она меня полушепотом.
– До сих пор не было страшно.
Мы распростились.
– Спокойной ночи, – сказала она, уходя, – но я бы не могла спокойно спать…
На следующий день погода испортилась. Я проснулся утром от сильной качки. Первое, что мне бросилось в глаза, был мой шляпный чемоданчик, соскочивший с комода и катавшийся по полу из стороны в сторону. Мы, очевидно, попали в сильный шторм, каких обыкновенно не бывает в летнюю пору.
Океан, весь белый от пены, вздувался, как молоко на горячей плите. Было что-то сердитое в этих грозных волнах… Наш гигантский трансатлантик казался маленькой сигарой среди разбушевавшейся стихии, а мы все, пассажиры, сидели внутри этой сигары, герметически закупоренные. Не только нельзя было выйти на палубу, но и окна все были наглухо закрыты. Все как-то присмирели. Пароходная жизнь остановилась. Не слышно было веселых голосов, ни музыки. Люди сидели, вернее лежали – по углам, бледные, зеленые, неразговорчивые, унылые, иные с испуганными глазами… а сигара трещала под ударами жестоких волн, гнулась, дрожала всякий раз, когда винт парохода вылезал из воды, но все шла вперед, стараясь выбраться из «чертовой ямы» – так моряки называют середину Атлантического океана.