Вот это я называю настоящим гостеприимством, – воскликнул старый дипломат, – гостеприимство без всякой задней мысли, без какого-либо расчета… Гостеприимство, так сказать, от души… Все остальное – банкеты, званые завтраки и обеды, дипломатические приемы и т. и. – не что иное, как различные проявления официальной или светской жизни… все это только условия взаимных обязательств, добровольно принятых на себя обществом и официальным миром, но не гостеприимство в своей чистой идеальной патриархальной форме…
Закон Линча
На балу холостяков – самый веселый бал вашингтонского сезона – ко мне подходит итальянский посланник.
– Скажите, – говорит он, – кто эта прелестная барышня, с которой вы только что танцевали?
– Ее зовут мисс Линч, – отвечаю я, – она не здешняя. Приехала из Ричмонда на сегодняшний вечер.
– Мисс Линч? Вы сказали, мисс Линч? Пожалуйста, представьте меня мисс Линч.
– С большим удовольствием. Вы мне даже окажете услугу, если пригласите ее танцевать. Мисс Линч почти никого не знает в Вашингтоне.
Я был одним из распорядителей на балу холостяков и сокрушался, видя преобладание женского элемента на наших балах.
Через минуту состоялось знакомство.
– Счастлив, очень счастлив с вами познакомиться, – рассыпался старый дипломат перед хорошенькой американкой, – давно искал случая представиться вашему отцу. Надеюсь, вы меня познакомите с ним…
Мисс Линч несколько смутилась.
– У меня нет отца, – сказала она, – я сирота.
Дипломат сделал удивленное лицо.
– Простите, я думал, что вы дочь верховного судьи Соединенных Штатов.
Присутствующие посмеялись, посланник считался очень остроумным, но мне показалось, что шутка его была неуместная и не понравилась мисс Линч. Она, однако, мило улыбнулась и, погрозив ему пальчиком, произнесла:
– Подождите, господин посланник, придет день, когда судья Линч и до вас доберется… Он постоит за свою дочь и ответит на вашу насмешку…
Как нарочно, не прошло и недели со времени бала холостяков, как в Новом Орлеане были линчированы одиннадцать итальянцев. Происшествие это произвело громадное впечатление как в Америке, так и в Италии.
Возбуждение было большое в Италии против американцев, в Америке против итальянцев. Печать и там и тут подливала масла в огонь.
В кратких словах вот сущность дела. Население итальянцев, весьма значительное в Новом Орлеане, давало не мало работы местной полиции. Борьба против злоумышленников затруднялась в особенности вследствие существования тайного общества мафии, покрывавшего злодеев и скрывавшего все концы в воду. Начальник местной полиции Генесси, человек энергичный и ловкий, изучил и выследил все тайны мафии и намеревался наложить свою мощную руку на главарей этой преступной организации. В один прекрасный вечер кто-то из-за угла убивает его на улице. Подозрения падают, разумеется, на итальянцев. Нескольких человек арестуют, судят.
Недостаток ли улик и доказательств или какие другие причины, воздействовавшие на присяжных, которых итальянцы стращали подобной же местью, привели к довольно неожиданному в Америке результату: итальянцев оправдали. На другой же день на одной из площадей Нового Орлеана собрался многочисленный митинг. Один из пожилых граждан города, некто Паттерсон, произносит речь, в которой горячо порицает «позорное дело» – оправдание убийц доблестного Генесси.
– Я не хочу ни имени, ни славы, – говорит Паттерсон, – я простой американский гражданин и желаю исполнить свой долг в данном случае.
– Принести ли нам наши ружья? – спрашивают его из толпы.
– Да, да, – отвечает Паттерсон, – идите за вашими ружьями и соберетесь в сквере Конго.
Его слова приветствуются громом аплодисментов, и через полчаса вооруженная толпа в большом порядке движется по направлению к тюрьме. Без большого сопротивления толпа проникает в тюрьму, находит итальянцев, которые после оправдания были спрятаны на женской половине из опасения линча. В несколько минут – одиннадцать жертв: одни итальянцы повешены, другие прострелены множеством пуль. Затем порядок вскоре снова восстановляется.
Новоорлеанская катастрофа породила большое дипломатическое затруднение между Соединенными Штатами и Италией.
Под первым впечатлением тогдашний американский министр иностранных дел Блэн телеграфировал господину Никольсу, губернатору Луизианы, что президент чрезвычайно недоволен и признает этот случай линча непростительным, но, по мере того, как общество и пресса – все в один голос высказались одобрительно в пользу линчистов, Блэн изменил свой взгляд. Обострившиеся отношения с Италией привели к полному разрыву. Ничего другого не оставалось, как отозвать посланника из Вашингтона. Так и случилось. Барон Фава, – как говорится на дипломатическом языке, – потребовал свои паспорта.