Он выпил, однако, четыре чашки, одну за другой, и, когда я наливал пятую, Борисов спросил:
– Которую чашку я пью?
– Я не заметил, – сказал я.
– Я тоже, – произнес Борисов, и видно было, что он говорил правду, потому что он пил и ел как-то бессознательно.
– Вы любите верховую езду? – спросил я моего гостя.
– Нет, не могу сказать.
– Вы, вероятно, играете в теннис?
– Никогда ракетки в руках не держал.
– У нас здесь, в клубе, превосходные игроки в вист… Есть и покер для желающих…
– Я в карты не играю.
– Сегодня вечером танцуют у миссис Хауланд. Я предупредил о вашем приезде, и любезная хозяйка просила меня привести вас после обеда.
– Но я не танцор…
– Это ничего. Посмотрите, как мы бостонируем. Я вас представлю вашим коллегам и кое-кому из здешнего общества.
– Нет, уж вы меня извините. Я сегодня устал с дороги… в другой раз как-нибудь…
Я не настаивал, видя его одетым с ног до головы во все черное.
В эту ночь я вернулся домой довольно поздно. Уверенный, что Борисов давно спит, я тихонько вошел в квартиру, не звоня.
Каково же было мое изумление – чтобы не сказать более, – когда на пороге слабо освещенной гостиной я увидел… привидение. То был Борисов в длинной до полу ночной сорочке, похожей на саван.
Он стоял, безмолвно глядя на меня своими словно стеклянными глазами с чуть заметной саркастической улыбкой на бледных губах. Должно быть, лицо мое изображало некоторое смущение, потому что Борисов заговорил:
– Мне не спится… вот я и разгуливаю по комнатам. Я вам не мешаю?..
Я предложил ему выпить со мной стакан свежего лимонада и стал рассказывать о приятно проведенном вечере, но Борисов меня слушал рассеянно, продолжая ходить по комнате.
– Ну, – сказал я, – пора и на боковую. Завтра мне рано вставать. У нас верховая охота в Рок-Крик-парке.
Оттуда я прямо проеду в посольство. Канцелярские часы от десяти до двенадцати. Приходите в канцелярию и не забудьте, что посланник ждет вас к завтраку. Завтрак в половине первого, но лучше, если придете пораньше, чтобы познакомиться с посланником, и, кроме того, – должен вас предупредить, – посланник не любит, когда опаздывают.
В канцелярию Борисов не пришел. В двенадцать часов я забежал домой, чтобы привести себя в порядок перед завтраком.
– Ну что, господин Борисов? – спрашиваю моего камердинера.
– С трудом его добудились мы. Теперь чай пьет у себя в комнате.
Я постучал к нему. Смотрю, лежит на кушетке полуодетый, мертвенно-бледный.
– Вы нездоровы? – спрашиваю.
– Нет, ничего, я так прилег…
– Спешите, через полчаса мы завтракаем у посланника.
Я успел взять душ и переодеться с ног до головы. Вхожу к Борисову, а у него еще не в шубе рукава.
– Пора идти, – говорю, – а то опоздаем.
– Ничего, – отвечает он, – вы ступайте, я вас догоню.
Он опоздал на четверть часа. Конечно, мне за это досталось от князя. Завтрак был неудачный, вследствие натянутости и неразговорчивости сидевших за столом. Посланник был не в духе, дочь его, молодая княжна, девочка лет пятнадцати, и ее гувернантка смотрели испуганно на нового гостя.
Борисов лениво отвечал короткими фразами на обращенные к нему вопросы.
Словом, разговор не клеился, и я был рад, когда встали из-за стола, и я спустился в канцелярию.
Я сделал попытку познакомить Борисова с местным обществом. Повел его в дом одного американского сенатора, у которого было три дочери, одна другой красивее и милее. Две старшие выезжали в свет и пользовались большим успехом. Родители очень гостеприимные люди, много принимали и жили широко. Всегда было у них весело, и я себя чувствовал там, как рыба в воде.
Приходим. Из прихожей неслось веселое щебетание молодежи в гостиной, но лишь только мы с Борисовым переступили порог, наступило молчание, на лицах – недоумение.
Старшая из дочерей, как только Борисов уселся рядом с ней, вдруг вспомнила, что ее ждут, чтобы разливать чай на каком-то благотворительном базаре. Вторую после двух-трех минут позвали к телефону, и больше мы ее не видели. Хозяйка вела принужденный разговор с Борисовым и по временам бросала на меня взгляды, как будто спрашивая: «Откуда ты достал это чудовище?» Я заметил, что из соседней комнаты, библиотеки, заглядывала в гостиную третья дочь, молоденькая, шестнадцатилетняя, живая, очаровательная девушка.
– Бесси, – позвал я ее, – милая Бесси, войдите сюда, я хочу вам представить моего нового сослуживца.
Бесси протянула Борисову руку, но лишь прикоснулась она до холодной костлявой руки моего приятеля, как вздрогнула, и на прелестном подвижном лице ее я прочел плохо скрываемый испуг и ужас.