«В первые дни революции, когда власть была уже организована в форме Временного правительства, мы получили телеграмму от английского короля Георга на имя Николая II, который только что перед тем отрекся от престола. В этой телеграмме король высказывал царю свои личные чувства. В ней не было никакого предложения касательно дальнейшей участи царя. Это была просто телеграмма учтивости (во французском тексте «Telegramme de politesse»). Мне, как министру иностранных дел, была вручена эта телеграмма; она была адресована на имя государя императора, но так как государь уже не был больше императором, то я вернул ее английскому послу Бьюкенену».
Вот и все. Показание Милюкова расходится с тем, что, по поводу этой телеграммы, говорит сэр Джордж Бьюкенен в своих воспоминаниях[4]:
«Единственная телеграмма, которую король послал государю императору после отречения, была направлена в Ставку через посредство генерала Ханбюри Вильямса, нашего военного агента. В ней ни слова не было сказано касательно прибытия государя в Англию. Так как государь уже уехал в Царское, когда пришла эта телеграмма, генерал Вильямс препроводил ее ко мне с просьбой передать его величеству. Государь был в это время в плену в своем дворце, и как я, так и мои коллеги были поставлены в невозможность входить с ним в какие-либо сношения. Поэтому единственный открытый для меня путь был через Милюкова. Я просил его немедленно передать телеграмму его величеству. Посоветовавшись с князем Львовым, Милюков на это согласился, но на следующий день (25 марта) он объявил мне, что, к крайнему его сожалению, не мог исполнить данного мне обещания. Крайние, сказал он, настроены в высшей степени противно тому, чтобы император покинул Россию, а правительство наше опасается, что слова короля будут неверно истолкованы и послужат аргументом для задержания царя. Я возражал Милюкову, утверждая, что телеграмма короля не заключает в себе никакого политического намерения. Совершенно понятно, что король желал, чтобы государю было известно, что король думает о нем и что несчастие, постигшее государя, ни в каком случае не изменяет чувств и любви короля. Милюков ответил, что лично он это вполне понимает, но так как другие могут дать иное толкование, лучше не передавать телеграммы в данный момент.
Позднее я был уведомлен не предпринимать дальнейших шагов по этому предмету…»
Так государь и не получил телеграммы английского короля. Ее все читали, за исключением того, кому она была адресована.
В Европе почти одновременно узнали об отречении государя, об образовании Временного правительства и об аресте царского семейства в Царскосельском дворце. Как громом поразила эта катастрофа русских людей, пребывавших за границей. Большинство вначале не отдавало себе ясного отчета о том, что творится на родине. Известия из России после переворота стали скудными и противоречивыми, но по содержанию они были столь тревожные, что людям, не утратившим здравого смысла, нельзя было, без жгучей боли в сердце, взирать на начавшийся развал России. Естественно, все волновались за участь царской семьи и своих близких.
Относительно государя сведения были сбивчивые. Говорили, будто он выразил желание поселиться в Крыму и что царское семейство переедет в Ливадию как только великие княжны оправятся от кори. Затем о Ливадии не было больше и речи, а сообщалось, что царское семейство едет в Англию и что английское правительство посылает с этой целью крейсер в Белое море. Между тем время шло, революционное движение разгоралось, а царское семейство продолжало пребывать в заточении в Царском Селе. Стали ходить слухи, что обращение с государем далеко не удовлетворительное. С самим фактом ареста русские люди за границей не могли примириться и потому неоднократно обращались к союзным правительствам с просьбами об обеспечении неприкосновенности царя и императорского семейства.
Но когда стало известно в Европе, что государь, императрица и царские дети были отправлены правительством Керенскаго в ссылку, в Сибирь, беспокойство за них и возмущение перед гнусной расправой новых правителей России достигли крайних пределов. Вместе с тем и участились выступления русских людей перед союзными и нейтральными правительствами об оказании содействия для освобождения царской семьи из плена революционных заправил.
Опасения соотечественников не разделялись, однако, представителями Временного правительства за границей, как это видно теперь из раскрывающихся перед нами документов.
Для примера приводим текст телеграммы бывшего императорского посла в Париже господина Извольского, оставшегося в той же должности на службе революционного правительства. Телеграмма эта была послана в Петроград Милюкову 19 марта (1 апреля) 1917 г.: «Косвенными путями я узнал, что здесь есть несколько лиц, которые стараются побудить французское правительство обратиться в Петроград с дружественными представлениями о необходимости охраны бывшего императора и его семьи от угрожающей им, будто бы, прямой опасности. Я счел своим долгом в частной беседе с господином Камбоном предостеречь его от подобного шага. При настоящем составе Временного правительства, сказал я, подобные опасения являются совершенно неосновательными и могли бы иметь место только в случае победы радикальных элементов, и поэтому подобные представления могли бы показаться у нас не только ненужными, но даже оскорбительными»[5].
5
Профессор Сторожей. «Дипломатия и революция». Nachri-chenblatt fiber Ostfragen № 42 от 3 июля 1921 года.