Ночью пишу корреспонденцию о чуйском шофере-молодце. Утром отправляю. О руднике в Акташе, о молодом директоре — не пишу. Иван ухмыляется: «Дарю тебе заголовок для твоей очередной пендюры: «Пете хотелось петь» — отличный заголовок, с комсомольским задором. С тебя поллитра. Бери!»
По заснеженной горной дороге идем в Улаган. Нас догоняют две машины, но мы почему-то не садимся ни в одну из них. Почему? Какой ангел-хранитель нас воздержал? Метет метель. На перевале (здесь его называют переломом) настигаем одну из машин: увязла в заносе по уши. Вторая машина... Дорога идет краем обрыва, наветренно, где вязко, где гололед... Столбики ограждения выломаны, внизу видать машину, лежит на боку. Водитель живехонек, выбрался на дорогу, разводит руками: «Я еду, правое заднее колесо забуксовало, я газанул, меня развернуло, ну и...»
Другой шофер попенял: «Я тебе, Вася, говорил: «Не газуй!»
«Дак я что? Я еду...» И все сначала.
Если бы мы сели в эту машину, где бы мы были?!
Идем по глубокому снегу под лиственницами, теперь нас пятеро: мы с Иваном, двое шоферов, девушка, едущая из Бийска в Улаган проведать родителей.
Ночуем в почтовой избушке, выстроенной для идущих пешком или едущих верхами почтарей; другой связи здесь нет. Ночью из Улагана пробилась машина, в кузове гроб. В гробу мать пришедшей вместе с нами девушки: не старая женщина, скончалась от неустановленной болезни. Отец девушки, озверевший от поминального пьянства, даже дочь не узнал. Гроб с неприбитой крышкой оставили на ночь в кузове. Провожатые присосались к бутылке. Ночью пришла росомаха, обгрызла лицо покойной. Это все — правда, как выражался герой знаменитого романа Митя Карамазов, «реализм действительной жизни».
В ту ночь в почтовой избушке я не написал корреспонденцию, а так все писал, вообще был писучим собкором, меня даже отмечали среди других, малописучих.
В Улагане нас направили к Журавлихе, как направляют вновь прибывших на сборный пункт к распорядителю. В войну Журавлиха командовала колхозом, потом была завмагом, четыре года отсидела в тюрьме. В гостях у сей дамы мы застали все мужское — праздное — население Улагана. Журавлиха сварила похлебку из убитого мною в дороге ястреба, другого угощения к столу не подавалось. Зато мы получили массу полезных советов на будущее путешествие. Алтаец Митька отдал нам внаем за две бутылки (тут же распитые всей компашкой) своего коня Мухорку. Похоже, что конь стоял некормленый всю зиму, ехать верхом на нем нельзя, он повезет нашу поклажу: два заплечных мешка и ружье.
Втроем: я, Иван и Мухорка — идем по горам и падям, по талым снегам — к реке Чулышману и далее на Телецкое озеро. Ночуем в алтайской юрте — аиле, — с горящим посередине костром, в селенье Тужары. Мухорку на ночь привязали к стогу сена, с разрешения хозяина сена. Утром Мухоркин след простыл, впрочем, видны следы человеческих ног.
— Болк съел, — сказал нам хозяин-алтаец, что означало: волк съел.
Мы сделали предположение, что «болк» был двуногий. Алтаец сузил и без того узкие глаза, сказал так:
— Мы в ваши города приедем, вы нас ночевать не пустите. Мы для вас дикие люди. А мы пускаем. — Он поглядел на нас в прорези век, серьезно предупредил: — У нас воды полно, однако. Есть куда концы спрятать.
Иван завелся с полоборота:
—Ты нас на понял не бери, понял. Мы ребята ёжики, у нас в кармане ножики...
Я постарался уладить межнациональный конфликт. А как его уладишь?
На Чулышмане развернули почки березы и тополя (с перевала Кату-Ярык мы спустились на две тысячи метров). В селенье Коо побаловались заменяющим кофе ячменным напитком — толканом. В Балыкче выпили водочки, переправились через Чулышман, обогнули южный угол Телецкого озера по склону горы Тоолок, чуть заметной тропой в кедровнике. Сделали засечки на кедрах, чтобы не сбиться на обратной дороге. В устье Кыги нас встретил Николай Павлович Смирнов, отдавший мне за ондатровую шапку (растерзанную собакой) медвежью шкуру.
— А я гляжу, — сказал Николай Павлович, — на Карагае кто-то костер зажег (мы зажгли наш последний костер перед подъемом в гору, поели пшенной каши, попили чаю с сухарями), на лодке плыть нельзя, волна высокая, думаю, к нам идут, надо встретить.