И пока они этаким макаром изводили тюремного надзирателя, надпоручик Лукаш в страхе ожидал, когда появится Швейк и доложит, что приступает к исполнению своих обязанностей.
На третий день утром Швейка и вольноопределяющегося вывели из гауптвахты и под конвоем отвели на вокзал. 91-й полк перебрасывали в Кирай-Хиду. Идя за придурковатым капралом, Швейк с Мареком весело болтали: «Чего там ядовитые газы, это все ерунда! К ним каждый солдат привык еще из казарм, после свежего хлеба да гороха с перловкой. Но вот теперь русские что-то против унтеров придумали…» — «Видно, особые электрические токи…. — дополнил вольноопределяющийся, — такие, что соединяются со звездочками на воротнике. Ну, а те взрываются, потому что сделаны из целлулоида!»
Эскорт приближался к вокзалу, где жители Будейовиц прощались со своим полком. Швейк не удержался, чтобы не крикнуть в толпу «Наздар!» и не помахать фуражкой. Толпа гулко повторила возглас. Капрал прикрикнул на Швейка, но приветственные возгласы уже ширились лавиной. К «Наздар!» примешивалось немецкое «Heil», а какого-то энтузиаста, прооравшего тоже по-немецки «Долой сербов!», сбили с ног и чуточку потоптали. Жандармы оттесняли толпу. Словно электрическая искра, все дальше и дальше передавалось: «Идут!» И они шли: Швейк из-под нависших штыков приветливо махал собравшимся рукой, а вольноопределяющийся с важным видом отдавал честь.
На вокзале среди отъезжающих появился обер-фельдкурат Лацина — в состоянии, весьма отдаленном от трезвого. Не имея к полку никакого отношения, патер тем не менее принялся энергично наводить порядок. «Куда?» — строго спросил он капрала. Вместо него добродушно ответил Швейк: «В Брук нас везут, в Кирай-Хиду, значит. Если господин обер-фельдкурат желают, могут ехать с нами!» — «Таки поеду, — заявил патер Лацина и, обернувшись в сторону конвоя, добавил: «Кто говорит, что я не могу ехать? Vorwarts, шагом марш!» Очутившись в арестантском вагоне, обер-фельдкурат улегся на лавке, а Швейк — добрая душа! — снял шинель и подложил ее патеру под голову.
Когда поезд тронулся, Швейк и вольноопределяющийся принялись допекать капрала: «Согласно инструкции в арестантском вагоне, кроме арестантов и их конвоя, не должно быть никого посторонних!» Капрал огрызнулся, что он фельдкурата в вагон не пускал, что Швейк сам предложил ему ехать с ними. «Мне это разрешается, господин капрал, — ответил Швейк, — потому как я слабоумный!» — «Если вы ожидали повышения, — цинично сказал вольноопределяющийся, — то на этом спокойно поставьте крест! Скорее это пахнет разжалованием и отсидкой!» — «Какая разница, — вновь отозвался Швейк, — погибнуть унтером или нижним чином. Вот только говорят, разжалованных суют в самые первые линии!»
Наконец фельдкурат все же проснулся: «Что за чертовщина, куда я попал?» Его преподобие начал усиленно размышлять, как он, собственно, очутился в арестантском вагоне. «Если бы здесь была хоть капелька рому», — вздохнул он. Капрал вытащил фляжку с ромом и предложил ее священнику. Обер-фельдкурат сделал один глоток, во фляжке осталась ровно половина. «Иезус-Мария!» — вздохнул капрал про себя. Патер еще разок приложился к фляжке и, передавая ее Швейку, распорядился: «Добей!» Затем обер-фельдкурат попросил капрала одолжить ему золотой и вручил его Швейку, чтобы тот, когда поезд придет в Вену, принес господину фельдкурату из офицерской столовой двойную порцию. И растянувшись на лавке, патер снова захрапел.
В Вене в офицерской столовой Швейк все обстряпал в лучшем виде. Возвращаясь в вагон, он встретил надпоручика Лукаша. «Кому вы это несете, Швейк?» — спросил надпоручик. Швейк на мгновение запнулся, но сразу же опомнился: «Это для вас, господин обер-лейтенант!.. Я всегда старался как попроворней да получше. Разве я виноват, что одни неувязки выходили, — говорил Швейк растроганно. — Все это чистая случайность, промысел божий, как говаривал старик Ваничек из Пельгржимова, отсиживая тридцать шестой срок…» — «Ладно, ладно, Швейк, успокойтесь и лезьте в вагон!» Вот при каких обстоятельствах Швейк опять встретился со своим надпоручиком.
Однажды поздней ночью в одном из офицерских бараков военного лагеря в Кирай-Хиде Швейк поджидал своего надпоручика. В гостях у него был Микулашек, денщик майора Венцеля. Швейк сидел на кровати, Микулашек — на столе. В самый разгар беседы двери распахнулись, в комнату вошел надпоручик Лукаш и уселся на стул против Микулашка, забывшего с перепугу соскочить со стола. «Как ваша фамилия?» — спросил, обращаясь к нему, Лукаш. Микулашек в ужасе смотрел на надпоручика и отдавал честь. — «Швейк, — скомандовал Лукаш, — принеси мой служебный револьвер!» Микулашек хотел спрыгнуть на пол, но не мог. В конце концов ему помог Швейк: он стянул запуганного Микулашка со стола и вывел в коридор.