Не переставая есть надпоручика глазами, Швейк поднял курицу с пола и продолжал: «в любое время и по всякому случаю сражаться храбро и мужественно, войск своих, знамен и пушек не оставлять, жить с честью и с честью умереть! Да поможет мне в том господь! Аминь, А эту курицу, осмелюсь доложить, я не украл». — «Бросишь ты эту курицу или нет, скотина?! — заорал на него надпоручик. — Посмотри сопроводиловку, болван: «…препровождается солдат Швейк, взятый под стражу по причине ограбления…» А теперь ты мне скажи, мародер, скажи мне, шакал, дура бандитская, как ты до этого докатился?!»
«Так что осмелюсь доложить, — приветливо начал Швейк, — все это — как ни на есть сплошное недоразумение. Когда вы изволили отдать приказание насчет съестного, я первым делом раскинул мозгами, чего бы вам такого получше раздобыть. Я же хотел вам доставить горизонтальное удовольствие, я вам хотел сварить суп из курятины». — «Суп из курятины», — повторил надпоручик, хватаясь за голову. «Так точно, господин обер-лейтенант! Я, осмелюсь доложить, купил луку, лапши пятьдесят грамм и пошел в Ишатарчу, где за одной избой этих курей, ну прямо без числа было. Я, значит, подошел и выбрал самую большую — извольте, господин обер-лейтенант, сами посмотреть, сплошное сало!
Беру я ее у всех на глазах, держу за ноги и спрашиваю несколько человек по-чешски и по-немецки, кому принадлежит эта курица. А тут из крайней избы выбегает какой-то мужик с бабой и давай меня крыть. Я ему говорю, чтоб не орал, и объясняю, что к чему. А курица, как я ее все время держал за ноги, пожелала вдруг вырваться, рванула мою руку вверх и захотела сесть своему хозяину на нос. Он сразу орать, что я его съездил курицей по морде. А тут подошли гонведы, и я им предложил: давайте, говорю, сходим со мной на вокзал в комендатуру, чтобы доказать мою невиновность».
Но с господином лейтенантом, который там сегодня дежурил, столковаться не было никакой возможности. Он на меня раскричался, чтоб я заткнулся. По моим глазам, мол, и так видать, что по мне плачет толстый сук и добрая веревка. Позавчера, мол, тут пропала индюшка, а когда я ему сказал, что позавчера мы еще были в Дьере, так он ответил, что на такие отговорки ему начхать. Потом по дороге на меня еще наорал один ефрейтор, потому как я его не заметил. Знаю ли я, говорит, кто вообще передо мной стоит? Я ему этак вежливо ответил, что он ефрейтор, служил бы в егерских частях, был бы старшим патрульным, а в артиллерии — обер-канониром».
«Швейк, — переведя дух, сказал надпоручик, — от всех ваших недоразумений вас, пожалуй, когда-нибудь спасет только толстая петля на шее со всеми воинскими почестями и в карре. Понятно вам это или нет?» — «Так точно! Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, карре состоит из так называемого замкнутого батальона, из четырех или пяти рот. Прикажете, господин обер-лейтенант, положить в суп побольше лапши, чтоб был погуще?» — «Швейк, проваливайте отсюда вместе с вашей курицей, идиот вы несчастный…» — «Слушаюсь, господин обер-лейтенант, но сельдерея я не достал, морковки тоже нет! Положу больше кар…» — «тошки» он уже не договорил и вместе с курицей вылетел из вагона.
Когда Швейк с курицей в руках появился в вагоне, это, естественно, взбудоражило присутствующих. Все взгляды, устремленные на него, выражали один вопрос: «Где ты ее свистнул?» — «Купил для господина обер-лейтенанта, — ответил Швейк, доставая из кармана лук и лапшу, — но он подарил ее мне. Я ей сам шею свернул!» Балоун бросил на Швейка благодарный взгляд, а телефонист Ходоунский спросил: «Это далеко отсюда? Надо лезть через забор или так, на воле бегают?» — «Я ее купил!» — «Молчал бы уж лучше! А еще товарищ называется! Мы ведь видели, как тебя вели!»
Все усердно ощипывали курицу, пока перья, выброшенные из вагона, не привлекли к себе внимание поручика Дуба. «Что это такое!» — раскричался он на Швейка, поднимая с земли куриную голову. «Так что осмелюсь доложить, куриная голова… из породы черных итальянок. Это очень хорошие несушки, господин лейтенант. Извольте посмотреть, какой у нее был шикарный яичник…» И Швейк сунул поручику Дубу под нос кишки и остальные куриные потроха. Дуб сплюнул и спросил: «Для кого эта курица?» — «Осмелюсь доложить, для нас, господин обер-лейтенант!» Поручик Дуб ушел, пробурчав себе под нос, что настанет час расплаты!