«Я пришел, сын мой, ради духовного утешения», — серьезно сказал священник. «А я, знаете ли, господин фельдкурат, не чувствую себя духовно настолько сильным, чтобы кого-нибудь утешить! У меня для этого красноречия нету. Раз было попробовал, и то не больно ладно вышло!.. Пришел как-то ко мне приятель, швейцар гостиничный. Что-то там у него приключилось, и теперь ему понадобился добрый друг, чтоб отправил его к праотцам. Одним словом, приятель просит, умоляет, турни-де меня с четвертого этажа. Я и турнул!.. Не извольте пугаться, господин фельдкурат!» Швейк взобрался на нары, прихватив с собой фельдкурата. «Вот таким макаром я его хвать за шкирку… и шасть вниз!» С этими словами Швейк приподнял фельдкурата и опустил его на пол…
И пока устрашенный фельдкурат поднимался с пола, Швейк как ни в чем не бывало продолжал: «Вот видите, господин фельдкурат, — с вами ничего не случилось?! И с ним ничего, потому как там было всего раза в три выше, чем здесь. Приятель-то мой нализался в стельку и совсем забыл, что я живу на первом этаже». Фельдкурат решил, что Швейк явно не в своем уме, и потому, заикаясь, произнес: «Да, да, возлюбленный сын мой, даже меньше, чем в три раза…» Шаркая ногами по полу, фельдкурат задом попятился к двери и, добравшись до нее, принялся дубасить с такой силой и воплями, что ему немедленно открыли. В забранное решеткой окно Швейк видел, как фельдкурат в сопровождении конвоя поспешно шагал через двор. «Видно повели в сумасшедший дом», — подумал Швейк.
Утром никак не могли доискаться майора, накануне судившего Швейка. Вечером он был в гостях у генерала Финка, а затем бесследно исчез! Как сквозь землю провалился! Совершенно бесспорным можно было считать только одно: никто не видел, как и когда майор покинул ночью генеральскую квартиру. Однако, если бы кто-нибудь удосужился глянуть через оконную решетку в камеру, где сидел Швейк, то увидел бы, что под русской шинелью на одной койке спят двое. Майор со Швейком лежали, прижавшись друг к дружке, словно два котенка… Как майор сюда попал?! Проснувшись ночью в кресле на генеральской квартире, майор внезапно решил, что должен, не мешкая, допросить Швейка, и уже спустя минуту, точно бомба, свалился всем на голову в дежурке военной тюрьмы.
Майор колошматил кулаком по столу и орал на фельдфебеля: «Вы, разгильдяйская харя, я уже тысячу раз вам говорил, что ваши люди свинячья банда!» Наконец майор потребовал немедленно открыть ему камеру, в которой сидит Швейк. «Разрешите, доложить, господин майор, — ответил фельдфебель, — я буду вынужден запереть вас на замок и для вашей безопасности приставить к арестанту конвоира. А когда пожелаете выйти, соизвольте, господин майор, постучать в дверь». — «Эх ты, дурья твоя башка, думаешь я арестанта побоялся? Так чего же ты хочешь ставить к нему конвоира, когда я буду его допрашивать?! Черт бы вас всех побрал, заприте меня и чтоб духу вашего здесь больше не было!»
Вытянувшись во фронт перед своей койкой, Швейк терпеливо выжидал, что, собственно, получится из этого визита. Затем, решив, что все-таки следует отдать рапорт, он энергично доложил: «Один арестованный, господин майор, в остальном ничего не произошло!» А майор вдруг никак не мог сообразить, зачем его сюда принесло… «Ruht! Вольно! — сказал он. — Где этот твой арестованный?» — «Так что осмелюсь доложить — это я, господин майор!» — гордо произнес Швейк. Но майор уже не обратил на ответ ровно никакого внимания, ибо алкогольные пары с новой силой ударили ему в голову. Он зевнул с такой страшной мощью, что любому штатскому такой зевок обязательно свернул бы набок челюсть. У майора же этот зевок перенес мышление в те мозговые извилины, где человечество хранит дар пения.
Непринужденно плюхнувшись на койку Швейка, майор завопил голосом недорезанного подсвинка перед кончиной: «О елочка, о елочка, прекрасны твои иголочки…» Повторив это несколько раз, майор опрокинулся на спину и сразу захрапел. «Господин майор, — будил его Швейк, — господин майор, вшей изволите набраться!» Но все было впустую. Майор спал без задних ног. Швейк нежно посмотрел на него, и проговорив: «Да уж ладно, спи, пьянчужка, баюшки-баю!», укрыл его своей шинелью. А через некоторое время Швейк и сам забрался к нему. Так их и нашли утром, тесно прижавшимися друг к другу.
В девять часов утра Швейк счел возможным разбудить господина майора. Майор уселся на койке и тупо уставился на Швейка. «Осмелюсь доложить, господин майор, — отрапортовал Швейк, — из караулки уже несколько раз приходили проверять, живы ли вы еще тут. Потому я осмелился теперь вас разбудить, чтобы вы, упаси бог, случайно не проспали. На пивоваренном заводе в Угржиневси был, к примеру, один бондарь…» — «Ты есть болван, так?» — сказал майор. Голова после вчерашнего у него трещала, как разбитый горшок, и он никак не мог сообразить, почему, собственно, он здесь сидит и почему этот тип стоит перед ним и порет такую несусветную ересь. «Я быть здесь целый ночь?» — спросил майор, будучи уверенным в этом только наполовину.