Поручик Дуб продолжал доказывать кадету Биглеру, что военный автомобиль не имеет права нигде останавливаться, чтобы не переводить зря бензин. Кадет Биглер вполне резонно на это возражал, что когда автомобиль стоит, бензин вообще не расходуется, потому что шофер выключает мотор. Но поручик Дуб неотвязно бубнил: «Чтобы автомобиль прибыл на место в установленное время, нельзя нигде останавливаться». Так они пререкались более четверти часа. И тут поручик Дуб внезапно почувствовал, что у него пучит живот и что было бы желательно остановить машину, вылезти и облегчиться.
Поручик Дуб героически крепился до 126-го километра, когда наконец был вынужден энергично дернуть шофера за мундир и прокричать ему в ухо: «Halt!» — «Кадет Биглер, — благосклонно проговорил Дуб, выскакивая из автомобиля и устремляясь в кювет, — можете тоже воспользоваться случаем». — «Благодарю вас, — ответил кадет Биглер, — мне не хочется напрасно задерживать автомобиль». Мысленно он при этом сказал себе, что скорее обделается, нежели упустит прекрасную возможность натянуть поручику Дубу нос. До Золтанца поручик Дуб еще дважды приказывал останавливать машину и после последней остановки мрачно проговорил: «На обед мне дали бикош по-польски. Протухшая кислая капуста и плохая свинина!»
«Фельдмаршал Ностиц-Ринек, — ответил Биглер, — издал сочинение «Что вредит желудку на войне», в котором в годину военных лишений не рекомендует употреблять свинину. Любая невоздержанность в походе вредит!» Поручик Дуб не сказал на это ни слова и лишь подумал про себя: «Я тебе, сукин сын, еще попомню твою ученость!» Но, размыслив, Дуб все же решил ответить: «Итак, вы думаете, кадет Биглер, что офицер, которого вы должны считать своим начальником, невоздержан в еде? А не хотите ли вы еще, случайно, сказать, что я обожрался? Большое спасибо за такое хамство. Можете быть уверены, что я с вами рассчитаюсь».
На последнем слове Дуб едва не откусил себе язык, потому что как раз в этот момент они перелетели через какую-то колдобину. Кадет Биглер не отвечал, что еще больше взорвало поручика Дуба, и он грубо бросил: «По-моему, вас учили, что вы обязаны отвечать на вопросы своего начальника!» — «Такое положение уставом, конечно, предусмотрено. Однако предварительно необходимо подвергнуть анализу наши взаимоотношения. Насколько мне известно, я еще никуда не назначен и, таким образом, о моей непосредственной подчиненности вам, господин поручик, не может быть и речи. Сидя вдвоем в автомобиле, мы не являем собой никакой боевой единицы определенного воинского формирования.
Мы оба направляемся в свои подразделения и ответ на ваш вопрос о том, хотел ли я сказать, что вы обожрались, господин поручик, безусловно не был бы служебным заявлением». — «Вы уже кончили? — заорал на него поручик Дуб. — Вы…» — «Так точно, — твердо продолжал кадет Биглер. — Не забудьте, господин поручик, что о происшедшем между нами, по всей видимости, будет решать офицерский суд чести». От злости и бешенства поручик Дуб впал в почти полное обалдение, а, свирепея, он начинал нести еще больший вздор, чем в спокойном состоянии. Поэтому он буркнул: «Вопрос о вас будет решать военный суд».
Кадет Биглер воспользовался подвернувшимся случаем, чтобы окончательно доконать поручика, и поэтому самым дружеским тоном, на какой только оказался способен, произнес: «Шалишь, дружище!» Поручик Дуб крикнул шоферу, чтобы тот остановил машину: «Один из нас должен идти пешком!» — «Я поеду, — спокойно ответил Биглер, — а ты, дружище, как знаешь». — «Езжайте дальше!» — голосом, словно в белой горячке, скомандовал Дуб шоферу и погрузился в величественное молчание, как Гай Юлий Цезарь, когда к нему приближались заговорщики с кинжалами, чтобы проткнуть его. Так они и приехали в Золтанец, где напали на след своего батальона.
Пока поручик Дуб и кадет Биглер все еще спорили на лестнице о том, имеет ли право кадет без должности на получение своей порции ливерной колбасы, внизу в кухне все уже наелись, растянулись на лавках и принялись болтать обо всем возможном, попыхивая вовсю дымом из солдатских трубок. Повар Юрайда заявил: «Сегодня я сделал замечательное открытие. По-моему, это будет настоящий переворот в кулинарном деле. Ты же знаешь, Ванек, в этой проклятой деревне я нигде не мог раздобыть майоран для ливерного фарша. Но в нужде дух людской хватается за самые невероятные средства!