«Швейк, — добавил вольноопределяющийся, — за этого цыпленка я впишу о тебе в хронику полка вот какую историю: «Неприятелю удалось обнаружить нашу батарею. Вражеские артиллеристы посылают снаряд за снарядом, брызги железного дождя разлетаются во все стороны. Вокруг раненые и мертвые. Остается последнее орудие, пригодное к бою, и только один человек, который может его обслуживать. Это Иозеф Швейк, бесстрашно поспешивший на помощь батарее. Одолеть его было невозможно, для смерти и русских он оказался слишком твердым орешком! Ныне он стал обладателем «большой серебряной монеты», как именуют в наших доблестных войсках большую серебряную медаль „За храбрость“!» Швейк был просто в восторге: «Это прямо как про канонира Ябурка, который к пушке встал и заря-заря-заря, все время заряжал!»
Жизнь в лагере понемногу стихала, солдаты готовились ко сну. Даже сюда доносилось уханье пушек, громыхание телег, топот пехоты и кавалерии, беспрерывно шедшей всю ночь. Надпоручик Лукаш, укладываясь на охапке сена в горнице деревенского дома, сказал Швейку: «Швейк, ты знаешь, что мы попадем в самую кашу? Придется нам ее слопать прямо с огня!» Швейк с готовностью ответил: «А холодная каша, господин обер-лейтенант, она никуда не годится, ее и есть нельзя. Сало в ней стынет, к зубам только пристает. И к нёбу. Манную, к примеру, — так ту я совсем не люблю. Вот разве картофельное пюре со шкварками еще так-сяк… Ну, увидим, какую кашу нам утром заварят русские…»
На следующий день утром, когда батальон уже стоял наготове, капитан Сагнер взобрался на пустую бочку и разразился речью. Батальонный командир особо напирал, что неприятель уже отогнан почти к границе, еще пару метров и русские на коленях запросят мира. Обещая солдатам провести их, если понадобится, даже сквозь железную стену, он заклинал их не бояться и сохранить славу железного полка, который никогда не отступал, но всегда одерживал победы! Капитан Сагнер уверял, что чем раньше исход войны будет решен на поле брани, тем скорее мы вернемся к любимым семьям, в объятия любящих жен. Больших сражений, дескать, уже не будет, так как русским уже нечем стрелять и гранаты они теперь начиняют одним песком.
«А ныне нашему верховному главнокомандующему, державному монарху «Уррра, уррра, уррра!» Солдаты без особого огонька прокричали «Ура!», а капитан, спустившись с бочки, уже неофициально добавил: «В плен, ребята, лучше не суйтесь. Этак вы бы не пришли из России может даже через десять лет! А если кого убьют, жена получит триста крон. К слову сказать, до скончания века мы тут все равно не останемся. Или, может, кто-нибудь хочет жить вечно?» Сагнер стал всматриваться в солдатские лица и его взгляд остановился на Швейке с такой проницательностью, что тот, выйдя из строя и приложив руку к козырьку, отчеканил: «Никак нет, не хочу!» После этого была отдана команда «Шагом марш!»
Пушки бухали оглушительней и чаще, выстрел за выстрелом. Швейк и Балоун шли за Лукашем. Великан-мельник молился, сложив руки на подсумках, а Швейк его утешал: «Не трусь. Если тебя убьют, жена получит сто пятьдесят гульденов. Слыхал, как капитан говорил?» Вдруг далеко впереди рявкнули орудия и над головами солдат что-то с грохотом пронеслось. Те из них, которые были на позициях впервые, с любопытством озирались. Бывалые солдаты, стреляные воробьи, заверили их: «Покуда бьет через головы, все в порядке! Вот когда такой горшок шлепнется промежду нас, тогда, ребята, со смеху животики надорвете!»
Неожиданно высоко над головами разорвалась шрапнель, по всему полю взметнулись фонтанчики пыли. Следом за первой — вторая. Сквозь ее свист раздался срывающийся от волнения голос надпоручика Лукаша: «Рота-а! В цепь!» Под оглушительный рев унтеров, расталкивающих солдат налево и направо, рота рассыпалась цепью. Фельдфебель из третьего взвода гнал от себя прочь какого-то солдатика: «Проваливай, дура! Не знаешь, как в цепь разворачиваться?» — «Не знаю, — плача, запротестовал солдатик, — из ополчения мы, нас не учили!» — «Иезус-Мария, они нам сюда форменных молокососов посылают, им бы еще кормилицу!» — в отчаянии закричал фельдфебель.
В смешавшихся боевых порядках задние напирали на передних, подгоняемые остервенелым «Vorwarts! Вперед!» Швейк оглянулся и увидел вокруг себя одни незнакомые лица. Толстый и сильный немец заметил этот взгляд. Ткнув Швейка локтем в бок, он злобно проворчал с издевкой в голосе: «Тебе что, сзади фронт держать захотелось, du Scheisser?.. Ты, обосранец, это же только для господ офицеров!» — «Не в том дело, друг, — ответил Швейк. — Я, видишь ли, ординарец и должен находиться при обер-лейтенанте. Чтоб, когда будет туго, сбегать за какой ни на есть подмогой. А то этот балда Балоун в такой свалке тоже наверняка отбился…»