Мой первый муж, мой истинный муж, хранил свои туфли в шкафу для обуви, у него было так много красивых туфель, им нужен был специальный шкаф. И он всегда читал книги, чертовски умные книги. Долгое время я думала, что невозможно оскорбить человека настолько богатого, что у него даже есть шкаф для обуви. Я упомянула шкаф для обуви не просто так. Когда я только приехала устраиваться в услужение в семью своего будущего мужа, именно шкаф для обуви понравился мне больше всего. Он мне понравился, но и напугал. В детстве у меня долгое время не было вообще никаких туфель. Мне уже было десять с чем-то лет, когда кто-то подарил мне пару, которая мне подошла и действительно мне принадлежала. Это была поношенная обувь, которую отдала кухарке жена заместителя начальника полиции. Такие ботинки носили во время войны - на низком каблуке, на пуговичках. Кухарке они оказались тесны, и однажды зимним утром, когда я собралась идти за молоком, она меня пожалела и отдала эти изумительные ботинки мне. Может быть, поэтому я была так рада этому огромному чемодану, который оставила в Пеште, сбежав к демократии после захвата Будапешта русскими. Чемодан был до сих пор не разобран после оккупации, забит туфлями. Я была так счастлива...Ладно, хватит о туфлях.
Вот кофе. Подожди, я принесу сигареты. От этих сдадких американских сигарет меня тошнит. Да, понимаю, тебе нужны сигареты для творчества. И для ночных смен в местном баре тоже нужны сигареты. Но береги сердце, ангел мой. Я не переживу, если с тобой случится беда.
Как я устроилась в услужение к этому господину? Нет, поверь, разместили они объявление вовсе не о поисках жены. Лишь намного позже я стала женой, женой и дамой, с полным набором старинных титулований: 'благородная дама', 'ваше сиятельство', 'ваше превосходительство'...Наняли меня, как служанку, обычную служанку.
Что ты так смотришь? Я не шучу.
Как я уже сказала, я была служанкой. Даже не совсем настоящей служанкой, просто помощницей на кухне и уборщицей. Поскольку это был изысканный дом, душа моя, дворянский дом. Я могла бы многое рассказать тебе об этом доме и о том, что там происходило, как они жили, могла бы рассказать об их привычках, обедах, разговорах, скуке. Много лет я ходила там на цыпочках, едва дыша. Мне было страшно. Знаешь, только много лет спустя меня допустили во внутренние покои, потому что я не знала, что делать и как себя вести в столь изысканном обществе. Мне пришлось учиться. Сначала мне позволяли работать только в ванной и в туалете. Даже не подпускали к еде на кухне, я могла только чистить картошку или помогать с мытьем посуды...Словно мои руки считали грязными, боялись, что я запачкаю всё, к чему прикоснусь. Но, быть может, это - вообще не они, не хозяин, не кухарка и не слуга, нет. Это всё - я. Я никогда не считала свои руки достаточно чистыми для такого изысканного дома. Это чувство не покидало меня долгое время. Руки у меня тогда были красные, грубые, в морщинах и язвах. Не такие мягкие и белые, как сейчас. Не то чтобы они когда-нибудь критиковали мои руки. Просто я не решалась к чему-нибудь прикоснуться, потому что боялась оставить отметину. Конечно же, я никогда не решалась прикоснуться к их еде. Знаешь, врачи надевают тонкую марлевую маску, проводя операцию, потому что боятся заразить пациента. Я старалась не дышать, когда брала в руки их вещи...стаканы, из которых они пили, подушки, на которых они спали. Можешь смеяться, но даже когда я мыла после них унитаз, старалась не замарать своим прикосновением изящный белый фарфор. Этот страх, эта тревога мучила меня много лет. Это был очень надменный дом.
Понимаю, о чем ты думаешь! Ты думаешь, что страх и тревога исчезли в тот день, когда участь моя переменилась и я стала хозяйкой этого дома, 'достопочтенной', 'сиятельством' и так далее. Нет, малыш, ты ошибаешься. Всё это не прекратилось. Конечно, этот день настал, но я волновалась так же, как в течение многих лет до того, когда была всего лишь служанкой на побегушках. В этом доме я никогда не чувствовала себя спокойно, никогда не была счастлива.
Почему же, если этот дом дал мне всё? Всё хорошее, и всё плохое. Весь вред и всю радость.