Хочу объяснить тебе, почему мне никогда не было комфортно в этом очаровательном доме. Там ко мне относились прекрасно. Старик, его светлость, относился ко мне, как к сироте, как к бедной маленькой душе - знаешь, как к бедной родственнице с изуродованной стопой, которая вынуждена искать пристанища у богатых родственников. И семья благодетелей делает всё возможное, чтобы новоприбывшая не стеснялась печальной разницы в обшественном положении. Благотворительность может раздражать больше всего. Она так меня злит!
Заметь, я довольно быстро примирилась со старым хозяином. Знаешь, почему? Потому что он был плохим человеком. Он единственный в семье никогда не пытался быть добрым ко мне. Никогда не обращался ко мне 'Юдит, милая'. Не дарил мне дешевые подарки, не отдавал мне недорогую одежду с барского плеча, как старая госпожа, ее светлость, которая отдала мне свое потрепанное зимнее пальто, или молодой хозяин, который потом на мне женился, благодаря которому я получила право именоваться 'ваша светлость'. У него был офис, поскольку он был главой муниципального совета, но он никогда особо не пекся о титулах и не использовал свой титул. Ему даже не нравилось, когда его называли обычным 'ваше превосходительство'. Всегда - только 'доктор'. Но я к тому времени уже была 'вашей светлостью'. Не то чтобы его это раздражало. Он веселился, когда слуги начали обращаться ко мне 'ваша светлость'. Немного саркастичное веселье из-за глупости людей, которые принимают такие вещи слишком всерьез.
Старый хозяин был другим. Он терпел все эти 'ваши превосходительства', потому что знал: подавляющее большинство людей - не просто алчное, но еще и глупое и тщеславное, и с этим ничего нельзя поделать. Старик никогда не просил. Он приказывал. Если я совершала ошибку, он мог рыкнуть на меня, я так пугалась, что могла уронить поднос или что-то другое, что как раз держала в руках. Если он долго на меня смотрел, мои ладони начинали потеть, я дрожала. Он походил на одну из этих бронзовых статуй, которые можно увидеть в итальянских городах, на площади...знаешь, эти старинные статуи, из тех времен, когда купцы стали считаться приемлемыми объектами изображения в бронзе...маленькие пузатые выскочки в двубортных пальто и мятых брюках. Иными словами, патриоты, которые не делают ничего иного - просто встают по утрам и изображают патриотов, пока не придет время снова ложиться спать, из тех, кто получает статую за основание местной живодерни или чего-то подобного. И штаны у них в реальной жизни были столь же сильно помяты, как в бронзе. Старик выглядел, как эти статуи начала века, являл нам свой статуарный облик, как настоящие купцы, оригиналы этих статуй, полагаю.
Если старик злился, я ощущала незначительное дуновение ветерка, в этом было что-то не совсем человеческое. Я была ничем. Когда я приносила ему в комнату апельсиновый сок - такие вот они были странные, начинали свой день с апельсинового сока, потом был спортзал и боксерская груша, и только потом - завтрак, большой завтрак, которого хватило бы на двоих, в утренней комнате, столь же регулярный, как Пасхальная служба в сельской церкви у меня дома - когда я приносила апельсиновый сок, не решалась посмотреть на старика, который лежал в постели и читал при свете ночника. Я была слишком напугана, чтобы посмотреть в его глаза.
Старик тогда на самом деле был не так уж и стар. И не то чтобы я для него была ничем. Теперь, когда он на том свете, могу тебе сказать: когда я ему помогала надеть пальто в темном холле, он заходил настолько далеко, что щипал меня за зад или дергал за ушко. Иными словами, недвусмысленно давал понять, что находит меня привлекательной, и не делает мне предложение лишь по одной причине: он - человек со вкусом и считает меня женщиной не его уровня. Он был не из тех, кто заводит интрижки со служанками. Я думала: 'Я - просто служанка в доме'. Если старик хочет получить свое, если он настаивает, надо просто смириться и отбросить идею удовольствия. Я не имела права сопротивляться желаниям столь могущественной, неумолимой личности. Наверное, он тоже так считал. И очень сильно удивился бы, если бы я сопротивлялась.
Но до этого никогда дело не доходило. Он был хозяином, вот и всё, так что чего бы он ни захотел, всё нужно было выполнять. Ему никогда не пришло бы в голову на мне жениться, даже в самых безумных мечтах. Он ни на мгновение не задумался бы, хорошо это или плохо - встречаться со мной. Вот почему я предпочитала быть служанкой старика. Я была молода, здорова и бодра, полностью осознавала свою молодость и здоровье, мне была отвратительна сама идея болезни. У старика по-прежнему был здоровый, гибкий ум. Его жена и сын, который на мне потом женился, уже были больны. Я не просто догадывалась - я знала.