У господ тоже был массажист - они его называли 'шведским инструктором по гимнастике'. Они выполняли несколько упражнений в плавках, потом инструктор готовил ванну и раздевался, плескал на моего мужа и старика то горячей, то холодной водой.
Вижу, ты понятия не имеешь, зачем он это делал. Тебе еще многому нужно учиться, милый.
Попеременно включая то горячую, то холодную воду, инструктор руководствовался вот какой идеей: он хотел усилить их кровообращение. Они не могли начать день без необходимого количества энергии. В доме во всем царил порядок, ко всему был свой подход, соответствующий принципам научной строгости. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, как все эти ритуалы связаны между собой. Летом три раза в неделю приходил тренер, чтобы поиграть с ними в теннис в саду. Тренером был элегантный седой старик, словно сошедший со старинной медной гравюры - портрета английского мыслителя в музее.
Исподтишка я наблюдала за их игрой в теннис из окна людской. Меня до глубины души трогало это зрелище - два старых господина, хозяин и тренер, вежливо играют в теннис, неким образом разговаривают с помощью мяча, а не слов. У моего хозяина-старика было могучее загорелое тело... загар он поддерживал даже зимой, потому что каждый день после обеда устраивал себе сиесту под лампой солнечного света. Возможно, ему нужен был загар на лице, чтобы внушать больше уважения сотрудникам. Не знаю, это - просто моя догадка. В преклонном возрасте он продолжал играть в теннис, словно король Швеции. Как ему шли белые брюки и яркий вязаный джемпер без рукавов! После тенниса они принимали душ. В доме были специальные души для теннисистов - в подвале, в спортивном зале с деревянными полами, там было разнообразное спортивное оборудование, в том числе - 'шведские стенки' и какая-то дурацкая гребная лодка - знаешь, из тех, в которых есть только сиденье и вёсла по бокам. На этой лодке они тренировались, когда погода портилась и нельзя было пойти в клуб, арендовать там каноэ и сплавиться по Дунаю. Так вот - шведский мастер педикюра уходил, потом приходила массажистка, потом - инструктор по гимнастике, потом - тренер игры в теннис...или кто там следующий. Потом они одевались.
Я наблюдала за всем этим из окна людской, таращилась на них, как деревенская девушка - на ярко намалеванные уродливые, но трогательные иконы на фургонах передвижной религиозной ярмарки: это вызывало таинственный священный трепет, какое-то смутное ощущение сверхъестественного, не совсем человеческого. У меня часто возникало такое чувство, когда я наблюдала за этой семьей в течение первых нескольких лет пребывания в их доме.
К сожалению, меня далеко не сразу допустили к обслуживанию завтраков, потому что это был один из главных семейных ритуалов. Мне пришлось учиться сервировке, прежде чем я получила право обслуживать их за столом. Конечно же, они никогда не садились за стол непричесанными или неумытыми, в ночнушках и пижамах. Одевались столь тщательно, как на свадьбу. К тому времени они уже выполнили упражнения, приняли душ и покупались, слуга побрил старого хозяина и моего будушего мужа. Они уже пролистали английские, французские и немецкие газеты. Во время бритья они слушали радио, но не новости, поскольку боялись услышать что-то, что может испортить им утренний аппетит...Они слушали простую, зажигательную танцевальную музыку - некий допинг, поднимавший настроение и готовивший к тяготам грядущего дня.
Одевались они с огромным тщанием. У старика была гардеробная со встроенными шкафами. У ее светлости и у моего будущего мужа было нечто похожее. Там они хранили одежду на все сезоны, в футлярах с камфарой, словно готовясь к мессе. Но был у них и обычный гардероб, повседневная одежда, которая должна быть всегда под рукой. Даже когда рассказываю, вспоминается запах этого гардероба, и нос чешется. Из Англии они привезли что-то вроде сахарной головы, но если к ней принюхаться, можно было уловить аромат осеннего стога сена. Ее светлости нравился искусственный аромат сена в шкафах и комодах с бельем.
Но были не только платяные шкафы и комоды - были еще и шкафы для обуви...о боже! Какой для меня был праздник, прямо как Пасха, когда мне наконец позволили порыться в шкафу для обуви. Там было так много средств для чистки обуви - крем для ухода за кожей, разные лаки, и я чистила эту обувь не с помощью плевков, а с помощью этих великолепных маслянистых кремов, жидкого лака на спирту, мягких щеток и тряпочек! Поверь - я натирала все туфли и ботинки - и старика, и моего будущего мужа - так, что в них можно было увидеть свое отражение! Но собственные шкафы были не только у одежды и обуви - шкаф был и у белья. Шкаф для белья был разделен на отделения в соответствии с материалом и качеством, рубашки лежали отдельно от кальсон!... Думаю, я влюбилась в своего будущего мужа, именно когда гладила его 'шорты для тенниса'! Монограммы у него были вышиты даже на трусах, бог знает, зачем. Монограммы находились примерно там, где у него был пупок, а над ними была вышита королевская корона. Старик, кроме всего прочего, был советником в королевском суде, а не только главой магистрата, как его сын...это была разница чинов, ступенька между бароном и графом. Как я уже сказала, мне понадобилось время, чтобы всё это понять.