Всё это внушало мне острую жалость. Я поспешила к окну и подняла жалюзи. Мне отчаянно нужен был воздух. До сих пор не знаю, как описать, что я почувствовала, оказавшись в детской своего будущего мужа. Клянусь, я вовсе не думала о землянке, в которой выросла. Поверь, в той землянке жилось не так уж плохо. Да, не так уж и хорошо, просто по-другому, как всё и бывает в реальности. Землянка была моей реальностью. Дети воспринимают бедность совсем не так, как думают взрослые. В смысле, взрослые, которые никогда не были бедны. Для ребенка в бедности - столько же веселья, сколько и печали...Бедным детям нравится грязь, в которой они могут кататься и играть. Когда ты беден, нет нужды мыть руки. Какой в этом смысл? Бедность плоха только для взрослых, очень плоха, хуже не бывает. Это - как чесотка или желудочные колики. Бедность - хуже всего на свете...Но все равно, зайдя в комнату, я не начала завидовать своему будущему мужу. Мне стало его жаль, потому что он провел детство здесь, в этой детской-операционной. Я почувствовала, что человек, который вырос в такой комнате. никогда не сможет стать целостной личностью Такой человек лишь копирует настоящих людей, лишь напоминает человеческое существо.
Детская была столь же идеальна, как и весь остальной дом. Идеальнее некуда. Столь же идеальна, как все их шифоньеры и шкафы для обуви. Словно всё должно было служить хранилищем для вещей. Кроме хранилищ одежды и обуви им нужно было специальное хранилище для книг и картин. Поистине, фирменный магазин. Отдельная закрытая комната на чердаке официально являлась чуланом - еще одно хранилище. И во всех этих хранилищах не просто хранилась одежда, обувь, книги и картины - это было воплощение их идеальности, той самой навязчивой идеи об идеальном.
Думаю, в глубинах их душ находилось хранилище, в котором эта навязчивая идея формировалась, консервировалась и хранилась в должном порядке. Конечно же, у них всего было больше, чем им было нужно: два автомобиля, два граммофона, две мороженицы, несколько радиоприемников и несколько биноклей - эти театральные бинокли, с финифтью, инкрустированные перламутром, их носят в очаровательных футлярах. Еще их берут с собой на бега, чтобы получше рассмотреть лошадей, и на борт корабля, вешают на шею, чтобы любоваться закатом. Не могу сказать точно, но,учитывая то, что я о них знаю, у них могли быть разные бинокли, чтобы смотреть на утесы, любоваться восходами и закатами, наблюдать за полетом птиц и так далее. Всё, что они покупали, должно было сделать идеальное еще более идеальным.
Брил их слуга, но в ванной моего мужа лежало полдюжины бритвенных станков новейшей модели. А еще было полдюжины опасных бритв в футляре из оленьей кожи - шведские, американские и английские лезвия, хотя он ни разу в жизни не коснулся своего лица ни одним из этих лезвий. Муж покупал все выпускавшиеся зажигалки, потом бросал их в ящики столов, и они там ржавели с другими очаровательными техническими приспособлениями, потому что на самом деле он предпочитал пользоваться обычной спичкой. Однажды он принес домой электробритву в кожаном футляре, но никогда ею не брился. Если ему приходила в голову мысль купить пластинки для граммофона, он всегда покупал полный комплект - полное собрание сочинений того или иного композитора, всё сразу: все творения Вагнера или Баха, разные записи. Для него ничего не было важнее, чем заполучить все произведения Баха для коллекции, все чертовы произведения, понимаешь?
Что касается книг, книготорговец больше не ждал, пока они решат, какую книгу купить, а просто присылал им все книжные новинки, все книги, которые они могли бы когда-нибудь достать из книжного шкафа и прочитать. В обязанности служанки входило разрезать страницы и расставлять книги на полках - страницы разрезаны, но в основном книги никто не читал. Нет, конечно, они читали. Много читали. Старик читал книги о торговле, еще ему нравились книги о путешествиях. Мой муж был человеком необычайно культурным - он даже любил поэзию. Но все эти книги, которые книготорговец любезно изливал на нас потоком - ну нет, ни один смертный не смог бы всё это прочесть, жизни не хватит. Нет, они их не отсылали обратно, считали, что не имеют права, потому что, в конце концов, нужно поддерживать литературу. И главное - беспокойство: а вдруг прекрасный роман, который они только что купили, на самом деле - не самый лучший, или, не приведи Господь, где-то может существовать роман более идеальный, чем тот, который они на прошлой неделе выписали из Берлина! Они приходили в ужас при мысли, что какая-то книга, какое-то устройство или предмет, который не является частью комплекта, что-то нестандартное и не имеющее ценности, иными словами, неидеальное, окажется в их доме.