Дома еще дымились. Буда с ее очароватальной жемчужиной, Бастионом, и старый квартал были охвачены пламенем. Тогда я, так вышло, как раз была в Буде. Осаду я не пережидала в подвале дома, в котором жила, потому что его разбомбили летом. Я переехала в отель. Потом, как только русская армия окружила город, переехала к другу. К какому другу? Узнаешь через минуту.
В Пеште тогда не сложно было найти жилье. Люди обычно ночи проводили вне дома, где угодно, лишь бы не дома - я имею в виду людей, которые могли оставаться дома спокойно, которым не приходилось прятаться - всех захватил круговорот эмоций. Мы походили на мифических существ, пережитки какого-то карнавала. Люди чувствовали, что нужно прятаться, потому что, вполне возможно, некая темная сила их ищет, преследует их - русские, коммунисты, как знать? Все вокруг словно надели маски - гости на макабрическом маскарадном балу, каждый был приглашен. Персидские прорицатели и шеф-повара с накладными бородами..список исполнителей - просто невероятен.
Но это еще - не вся история. На первый взгляд казалось, что все просто опьянели от напитков, которые нацисты хранили в подвалах отелей и ресторанов и не успели выпить, потому что в панике убежали на запад. Ты ведь слышал рассказы выживших в авиакатастрофах или кораблекрушениях - как они оказывались где-нибудь на необитаемом острове или на горной вершине, а потом, через три-четыре дня, у них заканчивались запасы? Вскоре все - эти дамы и господа с изысканными манерами - начинают оценивать габариты друг друга, размышлять о чужой съедобности. Знаешь фильм 'Золотая лихорадка' - там этот смешной человечек с усами зубной щеткой - Чаплин, за ним там бегает по кругу в вагончике на Аляске тот огромный золотоискатель, потому что большой человек хочет съесть маленького? Вот такого рода безумие светилось в глазах людей, вот так они смотрели на вещи, вот так говорили о том, что там-то можно раздобыть еду. Потому что они мыслили, как выжившие в кораблекрушении, считали, что должны выжить любой ценой, даже если придется есть других людей. Они уплетали всё, что могли съесть, всюду, где могли отыскать еду.
После снятия осады я рассмотрела реальность. Словно с глаз сняли катаракту перочинным ножом. На мгновение у меня перехватило дыхание - настолько всё было прекрасно.
Когда мы выбрались из подвала, Бастион еще горел. Женщины были в лохмотьях, словно старухи, измазаны сажей, надеясь с помощью этих уловок избежать внимания русских солдат. Запах смерти, трупный смрад из подвалов, от нашей одежды, от самих наших тел. Куда бы ты ни пошел, далеко ли, близко ли - повсюду на обочинах тротуаров лежали огромные тучные дымящиеся бомбы. Я шла по широкому проспекту мимо трупов, разбросанных кирпичей и бесполезных, брошенных бронированных автомобилей. Видела бренные остовы бескрылых самолетов 'Рата'. Я пробиралась по Кристинаварошу к зелени Вермезо. Ноги меня не слушались, я опьянела от свежего воздуха, от зимнего солнца, просто от того, что я - жива... Но плелась, как остальные десять или двадцать тысяч, потому что уже перебросили понтонный мост через Дунай. Мост был бугристый, горб верблюда. Русская военная милиция собрала группу рабочих, чтобы те соорудили мост за две недели под руководством русских инженеров. Наконец-то мы снова могли перемещаться из Буды в Пешт. Как и все остальные, я поспешила в Пешт, мне нужно было попасть туда любой ценой. В сложившихся обстоятельствах я больше не могла оставаться там, где была.
Что я не могла больше выдержать? Мне отчаянно хотелось увидеть свой старый дом? Конечно же, нет. Я расскажу тебе, в чем дело.
В то утро, когда был возведен мост, я поспешила в Пешт, потому что хотела купить жидкость для снятия лака в своей любимой аптеке в центре города. Нет, я не сошла с ума. Как я уже сказала, Буда еще горела. В многоквартирных домах зияли дыры. Две недели я гнила в подвале в Буде вместе с толпой мужчин, женщин и детей, люди вокруг меня голодали, кричали, один старик умер от страха, все были очень грязными, потому что у нас не было воды. Но в течение этих двух недель ничто не мучило меня так сильно, как мысль о том, что я забыла взять в убежище жидкость для снятия лака. Когда прозвучал сигнал последней тревоги и началась осада, я спряталась в подвале, на моих ногтях был ярко-красный лак. Так и просидела в подвале две недели с алыми ногтями, пока вокруг меня рушилась Буда. Мои алые ногти почернели от грязи.