Вот о чем мы думали в те первые несколько недель.
Те первые несколько недель - недели после снятия осады - стоили того, чтобы их прожить. Но это время прошло. Только представь! В течение тех нескольких недель не было никакого закона, ничего. Графини сидели на тротуаре и продавали дешевый жирный лангош. Моя знакомая еврейка практически сошла с ума. Ходила весь день по улицам с безумными стеклянными глазами, искала дочь, останавливала всех прохожих, пока не вяяснилось, что ее дочь убили фашисты и бросили тело в Дунай. Женщина отказывалась верить. Все вокруг верили, что живут новой жизнью и она как-то будет отличаться от той, что была раньше. Мысль о чем-то 'ином' дарила людям надежду, их глаза сияли этой надеждой. Они словно влюбились или подсели на наркотики - эти люди, пребывавшие на пике какого-то душевного подъема. И действительно, довольно скоро всё стало 'иным'. Но теперь это была инакость, которая была нам понятна.
Что я себе представляла? Думала, что мы станем лучше, гуманнее? Нет, ничего подобного.
На что мы надеялись в те дни - потому что мы действительно надеялись, и я - тоже, как и все, с кем я тогда говорила: мы надеялись, что страх, страдания, ужас и отвращение - все эти адские муки каким-то образом нас очистят. Наверное, я надеялась, что мы сможем забыть некие страсти, плохие привычки. Или...Нет, погоди, хочу рассказать тебе всё, как было, без обиняков.
Быть может, существовали какие-то разумные причины для этой надежды. Мы могли надеяться, что исчезнет это всеобъемлющее ощущение хаоса, чувства, что этот беспорядок - навсегда. Может быть, что-то просто исчезнет - жандармерия, мишура и показуха, государственные приюты для собак, старомодные формы вежливости в обращениях, отношение 'это - мое, а это - твое', и 'твое - навсегда мое'. Что придет на смену? О, мы закатим грандиозную вечеринку, грандиозное ничто - человечество будет просто прохаживаться по улицам, пощипывать лангош и огибать груды щебня, отбросит все привычные узы: дома, договора, хорошие манеры. Никто не решался об этом говорить. Мы были заняты тем, что жили в аду и в раю одновременно. Именно так жили Адам и Ева в Эдеме до грехопадения. Именно так мы прожили несколько недель в Будапеште. После грехопадения. Это было самое странное время в моей жизни.
Потом в один прекрасный день мы проснулись, зевнули, дрожа от холода, у нас выступила гусиная кожа, мы поняли, что ничего не изменилось. Поняли, что 'иного' не существует. Тебя стаскивают в ад, поджаривают там какое-то время, потом, если однажды некая волшебная сила вытащит тебя обратно, ты несколько раз моргнешь, привыкнешь к реальности, и всё будет точно так же, как раньше.
Я была очень занята, потому что дни были заполнены ничем - всё, необходимое для выживания, нужно было добывать голыми руками. Нельзя было позвонить горничной и попросить то-то и то-то, как привыкли звонить мне сильные мира сего, да и я беззастенчиво звонила точно так же, из чувства мести, когда пришло мое время примкнуть к сонму богачей. Более того, мне даже негде было жить - никакой комнаты, никакой горничной, никого звонка, даже никакого электричества, чтобы звонок работал. Из кранов иногда текла вода, но в целом этого от них не ждали. Ты никогда не сможешь себе представить, какой восторг мы испытывали, когда наконец получали воду! На верхних этажах воды не было, воду для купания нужно было носить наверх из подвала ведрами, прямо на четвертый этаж: мы использовали эту воду для купания и стряпни. Мы не знали, что - важнее. Истинные дамы - а я себя считала одной из них - дамы, у которых вызывало неистовое раздражение отсутствие в центральной аптеке французских ароматических солей для ванны во время войны, вдруг поняли, что чистота не столь важна, как они всегда думали. Например, они поняли, что, для того, чтобы покупаться, нужна вода определенного качества в ведре, и вода эта была столь же подозрительной, как та, в которой варили картошку. А поскольку каждое ведро, которое несли наверх, нести нужно было собственноручно, они вдруг поняли, что вода - чрезвычайно ценное благо, она столь ценна и важна, что нельзя тратить ее на мытье рук после черной работы. Мы красили губы помадой, но не мыли шею и другие части тела с той же навязчивой тщательностью, как несколько недель назад. Мы выжили, конечно же, мне пришла в голову мысль, что во времена старинных французских королей никто ведь не купался по-настоящему, даже короли. Вместо купания люди обрызгивали себя с ног до головы теми или иными духами. Тогда не существовало дезодорантов. Это я точно знаю, когда-то прочитала в книге. Великие всё равно были великими, утонченные всё равно были утонченными - неважно, купались они или нет. Но от них просто воняло. Вот так мы тогда жили. Мы были - словно Бурбоны: от нас воняло, но мы были утонченными.