По воспоминаниям дантиста, некоторых соседей такое поведение писателя оскорбило. Но ему было всё равно, слышат они его или нет. Он просто пожал плечами и ушел. Некоторое время бродил по городу, как многие другие. Но возле его старой квартиры никто его больше не видел. Казалось, стоя возле груд промокших книг, он твердо решил подвести под чем-то черту. Дантист подозревал, что писатель просто прикидывался дурачком, устроил представление, чтобы доказать, что эта потеря не причинила ему боль. Другие задавались вопросом, не скрывается ли за этим вздохом облегчения осознание тайного политического поражения - писатель мог быть фашистом, коммунистом или анархистом, вот почему он сказал: 'Наконец-то!'. Но ничего нельзя было сказать наверняка. Книги остались в разбомбленном доме грудой мусора и сгнили. Вот что интересно - люди тогда воровали в Будапеште всё, от треснувших ночных горшков до персидских ковров и вставных челюстей, всё, до чего только могли дотянуться. Но никто не воровал книги. Словно книги были табу. Если прикоснешься к ним, это принесет несчастье.
Он исчез вскоре после того, как в город вошли русские. Кто-то говорил, что его видели в русском грузовике по пути в Вену. Несомненно, он заплатил своими накопленными золотыми наполеондорами или долларами. Говорили, что его видели с немногочисленными спасенными пожитками на груде кожсырья, голова его была непокрыта, очки на носу, он читал какую-то книгу. Может быть, венгерский словарь. Как ты думаешь? Я не знаю. Как бы то ни было, из города он исчез.
Но и в этом мы не можем быть уверены. Есть тут что-то такое, что не вяжется с моим о нем представлении, с тем, каким я его помню. Предпочитаю думать, что он путешествовал в спальном вагоне, в первом спальном вагоне, который выехал из города. Купил несколько газет на вокзале, надел перчатки, садясь в поезд, и когда поезд тронулся, он не посмотрел в окно, просто задернул занавески в купе, чтобы не видеть руины разбомбленного города. Он ненавидел беспорядок.
Вот как я его себе представляю. Предпочитаю думать так. Это действительно странно сейчас, когда единственное, в чем мы можем быть уверены, это то, что он мертв...Больше ничего я о нем не знаю наверняка.
Как бы то ни было, для меня он был последним представителем старого довоенного мира...того другого мира, мира моего мужа, в смысле - мира мелкого дворянства. Не то чтобы он как-то был связан с дворянством. А конце концов, он не был богат, у него не было ни титула, ни ранга...К дворянству он принадлежал иным образом.
Знаешь, как богачи хранят разные потрепанные вещи 'про запас'? Он тоже хранил запасы. Это была культура, или вкус - называй, как хочешь...то, что он считал культурой. Потому что, мой любимый и единственный, культура - это не то, что мы, пролетарии, себе представляем...Это - не шикарная квартира, книги на полке, вежливая беседа и цветная туалетная бумага. Существует что-то еще, что-то, что правящий класс не передает тем, кем управляет, даже сейчас, когда всё не так, как было прежде, когда богачи поняли, что могут оставаться богачами лишь до тех пор, пока будут осыпать нас, пролетариев, теми безделушками, которые еще вчера казались пределом желаний..Но есть что-то, что они нам не передадут. Потому что в правящем классе до сих пор существует некий заговор, даже сейчас, хоть и не такой, как прежде...Это - не золото, не библиотеки, не галереи, не изысканная одежда, не наличные, не акции, не драгоценности, не утонченные манеры - не это они скрывают, а нечто, что отнять у них намного сложнее. Весьма вероятно, писатель тоже презирал эти так называемые важные вещи. Как-то раз он сказал мне, что мог бы жить на яблоках, вине, картошке, беконе, черном кофе и сигаретах - больше ничего. Больше ничего ему в жизни не было нужно. Добавим смену одежды, несколько предметов нижнего белья и поношенный плащ, который он носил всегда, зимой и летом. Это были не просто слова: слушая его, я знала, что это - правда. Потому что, в конце концов, не только он мог долго молчать. Я быстро у него этому научилась. Научилась его слушать, потому что ему это было необходимо.
Думаю, я слушала достаточно внимательно. Я разгадывала его, как кроссворд. Не мозгом, а нижней частью тела, тем, чем мы, женщины, чувствуем и учимся. В итоге я пришла к выводу, что ничто из того, что было важно для всех остальных, для него не имело никакого значения. Всё, что ему было нужно - это хлеб, бекон, яблоки и вино. И словари.