Я тебе говорю, тут надо быть очень осторожным, чтобы тебя в цемент не закатали. На нашей улице, Сорок шестой, безопасная территория. Но дальше, на Тридцать восьмой, где заправляет Семья...ну знаешь, Семья. Не суйся туда после полуночи. А если встретишь одного-двух, постарайся вести себя наилучшим образом. Потому что именно это они любят, эти патроны: хорошие манеры. Как ты узнаешь патрона?...Ну, начнем с того, что они хорошо одеваются. Они - очень утонченные люди, седые волосы, баки, все дела. Костюмы и туфли из самых лучших материалов, идеальный покрой. И они носят шляпы. Дают большие чаевые. достают пачку зеленых из кармана брюк. Так, левой рукой. Даже не смотрят, Вашингтон там или Линкольн на банкноте, просто бросают на стол. Это - как воскресенье в церкви, посреди мессы, когда парень ходит с блюдом для сбора зеленых. Ты, должно быть видел такое в кино - крутой фильм, правда? Но если член Семьи позвонит тебе и пригласит на вечернее собрание, просто вежливо откажись, скажи, что это - не твой профиль.
Патроны цементом не занимаются, это - ручной труд. Они занимаются умственной деятельностью: они думают. Ручной труд поручают младшим членам Семьи, подмастерьям. Это подсобная работа. Простофиля идет домой ночью, ни о чем не беспокоится и ничего не подозревает. На расстоянии десяти шагов от него идет подсобный рабочий, подмастерье. За углом ждет машина. Под плащом у подмастерья - железный лом. На ломе - крюк размером с твой согнутый указательный палец. На углу нужно совершить трюк - вонзить острый край лома в череп простофили...одно быстрое движение, и дело сделано. Никакого ожидания, никаких споров. Парень падает, примерно так, хватаешь его за талию. Тащишь в машину, везешь к реке, где ждет ящик. Бережно кладешь счастливо почившего в ящик, заливаешь цементом, заколачиваешь ящик и сталкиваешь в воду. Копы говорят, что десятки таких лежат на дне Гудзона. Это как - помнишь историю древней страны? - гробница Атиллы. Это - командная работа, тут нужны надежные подмастерьи. Но будь предельно осторожен. Что бы ни говорил патрон, повторяй: 'Нет, спасибо, это - не мой профиль'. Держись за свою работу в гараже. Ты - рабочий гаража. Мы, народ из Залы, должны друг о друге заботиться.
Конечно, вполне возможно, в будещем ты и сам станешь большой шишкой. Кем-то другим. Но ты должен знать свое дело. Избегай баров на Тридцать восьмой, они - не для тебя. Работа всегда есть, но там тебе делать нечего. Например, им может понадобиться уговорщик. Парень, который идет к простофиле и уговаривает его платить двадцать пять процентов в неделю по кредиту. Этого тоже избегай, но будь вежлив. просто скажи, что не можешь взяться за эту работу, потому что твой акцент не дотягивет до уровня Нью-Йорка. Акцент для них - большая проблема. Эти черные парни не взяли меня в группу из-за моего акцента...меня, а я ведь играл на барабане для Тито, когда тот приезжал в Будапешт. Это было до 1948-го, до того, как по радио начали выть о Тито и его ревизионистских псах-предателях! Черные парни сказали, что я играю на барабане с акцентом, палочки у меня неправильные. Вот что я подразумеваю под акцентом - это просто зависть и расизм. Об этом я жалею больше всего. Что я еще мог делать, стал барменом. Так что теперь ты всё знаешь. Сиди и отдыхай, я тебе налью еще.
Оставайся, времени еще много. В это время, после ужина, посетителей мало, во всяком случае, пока не опустеют театры. По крайней мере, у нас тут не закатывают в цемент. Наши посетители - писатели того или иного рода. Это - не ручной труд, как цемент, но платят недурно. Что? Хочешь тоже попробовать? Давай, попытайся. Как знать, может быть, вытащишь счастливый билет, но будет непросто. По своему опыту могу сказать, что здесь, на Манхэттене, за книги хорошо платят.
Стоя за барной стойкой, можно наблюдать жизнь. После полуночи, после третьего мартини, которое они записывают в издержки профессии, примерно после полуночи они начинают говорить довольно свободно, эти писатели. Я их слушаю, и думаю о том, какой это крупный бизнес. Не то что за океаном, в Риме или в Будапеште. Мой ангел-хранитель, я называю ее 'Душенька', держу ее фотографию на полке - видишь, я даже купил серебряную рамку в 'Вулворте', она мне рассказывала, что была знакома с писателем, еще дома, он не хотел больше писать. потому что его начало тошнить от книг. Его действительно тошнило и тянуло блевать, когда он думал о книгах. Единственное, что он еще читал - это безумные словари. Он, должно быть, был странным существом, реликтом, как китайский олень в зоопарке Бронкса.
Патроны здесь, в Нью-Йорке - не такого рода писатели. Они на самом деле ничего не пишут, но сразу продают то, что еще не написали. Они зарабатывают на книгах звонкую монету. Обычно начинают приходить после одинадцати, когда заканчиваются представления поблизости. Потягивают напиток, всегда - чистый бурбон. Есть один завсегдатай - маленький толстячок, он, должно быть, действительно богатый писатель, потому что у него даже есть секретарь и прихлебатели, которые внимают каждому его слову. Когда он говорит, они обращаются в слух, словно паства в церкви, когда священник выносит Святые Дары. Я своими глазами видел, как он только придумал название, а этот парень, его секретарь, уже звонил по телефону и продавал его. Вернулся, задыхаясь от волнения, и сказал, что продал название за двести тысяч долларов, историю, которую его босс еще не написал и еще только обдумывал, может быть, напишет, если будет вдохновение. Все выпили за хорошие новости, и, уходя, оставили мне на подносе двадцатку. Это потому, что богатых писателей всегда окружают парни. В банде есть и крутые женщины.