Потом он закашлялся, словно говоря, что вот сейчас перейдет к сочной сути вопроса. Товарищи. Понизив голос, он сказал, что я должен следить даже за товарищами. Потому что не каждый товарищ, по его словам, был истинным, до кончиков волос, работником на благо государства - некоторые лишь притворялись товарищами. Если я замечу, что ликер развязал им языки, что они склоняются друг к другу и тихо шепчутся, и так - до самого рассвета, и если я замечу, что они как-то слишком непринужденно общаются, на одной волне... Я должен выяснить и сообщить их имена.
Так он говорил час, потом сделал выводы. Сказал, что я должен трудиться очень тщательно. Тогда мои документы удалят из архива, и у меня будет прекрасная, мирная жизнь, я буду помогать закладывать основы счастья в стране народной демократии. Он взял мое досье и помахал им у меня перед носом. Потом облокотился на спинку стула, снял очки и начал протирать линзы. Наши глаза встретились, и меня пронзила дрожь. Ноги окаменели от коленей до кончиков пальцев. Оказалось, вот чего он от меня хочет - чтобы я пел для тайной полиции, как чертова канарейка. Он сложил руки на груди и спокойно посмотрел на меня.
Я пробормотал что-то о том, что мне нужно время. Он ответил: 'Конечно же, - вежливо, как всегда. - У тебя есть время до завтра'. Он мило и дружелюбно улыбнулся мне на прощание, всеми зубами, как улыбался когда-то красавец на старой рекламе 'Лизоформа'. Я вернулся в свою берлогу, больше не думая о том, как было бы хорошо пойти послушать 'Лонингрина' в Опере. Лежал на кровати до позднего вечера. Ничего не ел. Ничего не пил. В горле пересохло, чувствовал себя, как кусок дерьма.
Начинало темнеть, когда я смог сесть. Надел фрак. Пора было идти на работу. Но потом, когда я завязывал галстук-бабочку, что-то перевернулось в животе. Или в голове? Даже сейчас не знаю точно. Я понимал лишь, что оказался в яме. Эти парни поймали меня, барабанщика, чтобы я пел для них. Мне следовало быть, как эти официанты в отелях, как горничные в посольствах, как эти хитрые чики с острыми глазками, которые работают в офисах. Мне можно было не объяснять, чего они от меня хотят. Я долго это пережевывал. Мне не было нужды подписываться на дневные курсы или посещать вечернюю школу. Я прекрасно знал, что к чему. Если кого они прижмут к ногтю, он принадлежит им с потрохами. Я окаменел от страха, меня била дрожь. Завтра я должен приступить к работе.
Был погожий вечер, как весной. Некоторые участники группы уже зависали в баре. Двое - мои старые дружбаны, семья, я им доверял. Саксофонист из Залы - мне как брат, он привез меня в столицу. Пианист считался высоколобым интеллектуалом. Тихий парень, в группе он состоял только потому, что ему нужны были деньги, вряд ли это он меня сдал. Аккордеонист играл джаз много лет, иногда на рассвете звонил домой...могла быть любовная интрижка, но мог быть и осведомителем тайной полиции. Насчет него я не был уверен. Просто чувствовал огромную печаль при мысли о том, что дни славы, мои дни чистой музыки, в прошлом. Нет большей печали для художника, чем ощущение, что из его искусства исчез вкус, что пора отказаться от всего, чему он научился. Не думай, что я сошел с ума или разыгрываю трагедию. Все в нашей сфере знали, что я - самый лучший барабанщик Венгрии...Говорю, как есть, без ложной скромности. И Душенька так мне говорила. Она знала, что говорит. Она работала на богатых евреев в Лондоне, утонченные люди, они ее многому научили.
В тот вечер гости начали собираться поздно. Первые гости с деньгами появились в полночь. Все трое - статс-секретари. Брюки в полоску, галстук фантази. В то время в стране многого не хватало, но статс-секретарей было в избытке, никто на их нехватку не жаловался. Ходили повсюду стайками, как мыши-полевки после дождя. Эти трое были красивыми и изысканными представителями вида. Привели с собой женщин, чики, похоже, тоже были госслужащими, потому что, говорю тебе, дружище, телеса у них были пышные. На диетах они не сидели. Официанты кинулись показывать им столик возле сцены, они сели там. Одарили нас очаровательно-добродушной улыбкой. Настроение у них было хорошее, по одежде было понятно, что должность они занимают недавно, а раньше занимались чем-то другим. Одного из них я узнал, видел его в баре раньше, продавал коврики в рассрочку. Лучше было не спрашивать, где он взял эти коврики. В то время многие собирали коврики в разбомбленных домах.