Потом включили алый свет, потому что куда ни придет мууилый друг, там должна быть правильная декоративная подсветка. Хозяйка заведения, знаменитая толстуха, которая, как и прежде, поставляла избранным клиентам непрофессионалок, просто не могла совладать со своим восторгом. Собственноручно наполнила бокал гостя бурбоном. Все наблюдали за этим и были очень впечатлены. Статс-секретари взирали в священном трепете, потому что председатель Верховного суда - чин более высокий, чем министр. Он распоряжался жизнью и смертью, поскольку политики, которым вынесли смертный приговор, обращались к нему с последней просьбой о помиловании. Если у него был плохой день, он отклонял апелляцию, и приговоренные готовились к падению занавеса. Никто никогда не спрашивал у него, что он делает и почему. Хозяйка заведения шептала на ухо пианисту, что держит руку на пульсе рынка уже тридцать лет, знает все телефонные номера, которых нет в справочнике, знает, где эксклюзивные товары будут продавать транжирам, но никогда она не видела, чтобы столь блестящая компания собралась в этом баре.
Барошеди кивнул со своего места, приветствуя председателя суда, тот в ответ снисходительно махнул рукой. Председатель суда был высокооплачиваемым трофейным коммунистом, в его бутоньерке сияла медаль высокого класса, но наиболее тепло он поприветствовал барона и его невесту, сержанта полиции с нафабренными усами, этих представителей исчезающего вида, осколки старого мира - теплее, чем статс-секретарей или Джо Лепшени, этого выдающегося члена Партии с достойным значком в петлице. Я смотрел на всё это и вспоминал, чему меня учили утром: настоящие коммунисты, истинные, неисправимые, с которых песок сыплется, испытывают глубинную, до скрежета зубовного ненависть к тем, кто лишь недавно перекрасился в республиканские цвета. Их эти люди ненавидели более демонстративно, чем старую гвардию баронов и буржуазии. Я следил за всем, словно ястреб, поскольку с этого момента каждое мгновение, проведенное в баре, я во всех смыслах находился в офисе. Я был на работе.
Председатель суда выглядел так, словно сошел с картинки в модном журнале, словно английский лорд, одевшийся для клуба, лорд, накупивший модных вещей в магазине. Костюм, туфли - всё по мерке. Он улыбался всем снисходительно, как настоящий император, который знает, что наделен абсолютной властью и может себе позволить быть очаровательным, щедрым и снисходительным. Мууилый друг, с которой он пришел в бар, некоторое время была его спутницей в ночи и дни - она являла собой очаровательный жирный кусок трофейной плоти, славилась тем, что посещала все открытые заседания суда, на которых председатель отправлял какого-нибудь парня на виселицу, ее такие вещи забавляли. Она была сточной канавой. Пела она хриплым шепотом, специализировалась на сентиментальных песенках о несчастной любви. Хозяйка бара приглушила свет, так что всё было алым, словно помещение залили пачули. Мы с благоговейным трепетом ждали, что закажет знаменитый гость.
У большой шишки, похоже, был тяжелый день, потому что он закрыл глаза, пока пил, и, кажется, погрузился в свои мысли. Потом прошептал что-то мууилому другу, и она прокуренным голосом, от самого сердца, напела душераздирающую балладу.
«Ты - единственный свет в моей тьме!».
Мне осталось лишь слегка коснуться барабанов, постучать по ним кончиками пальцев. Саксофонист выжидал время и наблюдал за винтом, полагая, что зреет какой-то заговор. Винт был постоянным спутником председателя суда, сопровождал его на случай, если у великого человека возникнет гениальная идея, которую необходимо срочно воплотить в жизнь. В этом баре он был единственным, кто мог придать мыслям председателя конкретную форму и воплолить его идеи в жизнь. Душещипательная баллада закончилась, статс-секретари начали бешено аплодировать. Барошеди развел руками, дабы показать, в каком он восторге - ни одна сточная канава не способна спеть лучше, чем только что спела вот эта сточная канава. Он знал, о чем говорил: он и сам был в этом бизнесе. Председатель встал, поцеловал ручку певице и отвел ее обратно за столик. Винт тоже подпрыгнул и начал суетливо протирать стул, на который собиралась сесть дама, рукавом пиджака. Поэт закрыл глаза, словно не в силах выдержать столь божественный восторг. Он действительно наслаждался ситуацией.
Я положил барабанные палочки. Председатель заказал группе шампанское. Приглушенный свет создавал соответствующее настроение. Словно ангел пролетел в баре.
Это правда, дружище. До гробовой доски буду помнить последний бокал шипучки, который я выпил в ту ночь в баре. Я сидел возле председателя суда и видел, как винт посмотрел на часы. Потом он встал и наклонился над столом.