Потом я снова начал читать, некоторое время думал, что это - главная причина одиночества в цивилизации.
Моя идея заключалась в том, что в процессе чтения из жизни уходит радость, хотя иногда чтение может высечь искру. В глубинах души человека живут воспоминания о ярком, солнечном, счастливом мире, в котором даже долг был удовольствием и во всем был смысл. Может быть, греки были счастливы - несмотря на то, что убивали друг друга, убивали чужаков, вели невероятно длительные и ужасно кровопролитные войны, они просто сияли от радостного чувства общности. Они были счастливы в более глубоком, дописьменном смысле: даже медники были счастливыми медниками...Но у нас, в соответствии с этой идеей, не было правильной культурной жизни: наша цивилизация единообразна, скрытна, механистична. У всех есть в ней своя доля, но нет по-настоящему счастливых людей. Все могут набрать ванну горячей воды, чтобы покупаться, все могут глазеть на картины, слушать музыку, звонить на большие расстояния, наши законы защищают права и интересы бедняков так же, как и богатых - но посмотри на наши лица. Где бы мы ни жили - в маленьких сообществах или в большом социуме, на наших лицах - тревога. Мы полны подозрений и напряжены, в наших отношениях много неутолимой неуверенности и разъяренной вражды. Всё это - результат тревоги и одиночества. Можно придумать много объяснений одиночеству, и каждое объяснение будет связано с каким-то определенным вопросом, но ни один ответ не будет иметь убедительного обоснования... Я знаю матерей с шестью детьми, страдающих от одиночества, матерей, на лицах которых - та же самая разъяренная вражда, знаю холостяков из среднего класса, которые снимают перчатки с такой показной натужностью, словно их заставляют это делать. Что касается политиков и пророков, они делятся на гораздо более искусственные группы и подгруппы, и чем более рьяно они пытаются обучать детей в соответствии с правилами этого нового мира, тем сильнее чувство неизбывного одиночества. Не веришь? Знаю. Я могу говорить об этом вечно.
Если бы я обладал даром красноречия, если бы был священником, актером или писателем, чтобы люди меня слушали, я бы призывал их, умолял бы их искать радость. Давайте забудем одиночество. Пусть уходит. Возможно, одиночество - лишь иллюзия. Это - не вопрос социализации. Мы учимся этому в раннем детстве. Это - вопрос пробуждения. Люди просто смотрят стеклянными глазами, словно бродят в трансе. Смотрят стеклянными глазами и с подозрением. Кажется, у меня у самого нет дара радости.
Но однажды, только однажды, мне попалось лицо без стеклянного взгляда, лицо, на котором не было этого глубокого, недовольного, исполненного подозрений, бледного морока напряжения.
Да, ты только что видел это лицо. Но лицо, которое ты увидел, было лишь маской, театральной маской героини пьесы. Когда я впервые увидел это лицо, оно было открытым, полным надежд и терпения, оно сияло открытостью, должно быть, такие лица существовали в момент сотворения мира, прежде, чем люди вкусили от плода познания добра и зла, прежде чем узнали боль и страх. Потом это лицо потускнело, стало более тяжелым и мрачным. Глаза стали внимательнее, губы, эти открытые губы, которые она забывала закрыть, сжались и отвердели. Ее звали Юдит Альдосо. Она была девушкой-крестьянкой. В пятнадцать лет приехала в услужение к моим родителям. У нас не было отношений. Думаешь, в этом - проблема? Я так не думаю. Люди так говорят, но жизнь не очень-то снисходительна к случайным комментариям, к мудрости задним числом. По всей вероятности, вовсе не случайно мы не стали любовниками, пока я на ней не женился.
Но она была моей второй женой. Ты хочешь, чтобы я тебе что-то рассказал о первой. Ну, друг мой, первая жена была чудесным созданием. Умная, честная, красивая, культурная. Видишь, я говорю о ней так, словно рекламирую в газете. Или так, словно я - Отелло, вознамерившийся убить Дездемону, 'столь утонченна со своей иглой...и воспоет дикость медведя...'. Нужно ли упоминать, что она любила музыку и природу? Я могу говорить о ней и сохранять полное спокойствие. Так главные лесники на пенсии рекламируют своих младших сестер в местной прессе, включая маленькие физические несовершенства. Но у моей первой жены физических недостатков не было. Она была молода, красива и чувствительна...Так в чем же была проблема? Почему я не мог жить с нею? Чего не хватало? Чувственных удовольствий? Я бы солгал, если бы стал утверждать подобное. Я получал с нею в постели столь же много удовольствия, как с любой другой женщиной, включая женщин, занимающихся этим профессионально. Я не верю в идеал Дон-Жуана, не верю, что жить одновременно с несколькими женщинами - это правильно. Наша задача - превратить одну единственную женщину в идеальный музыкальный инструмент, на котором можно будет исполнить любую песню...Иногда мне жалко людей из-за того, как они глупо и безнадежно пытаются всё заграбастать...просто хочется шлепнуть их по рукам и сказать: 'Не хватайте всё подряд! Сядьте спокойно и придерживайтесь должных манер. Вы получите то, что хотите, если просто дождетесь своей очереди!'. Право, они - словно жадные дети. Не знают, что довольство жизнью иногда - просто вопрос терпения, что гармония, которую они так лихорадочно ищут и по ошибке принимают за счастье, полностью зависит от одной-двух техник...Почему в школах не учат отношениям между мужчинами и женщинами? Почему бы и нет? Я не шучу. Это - абсолютно серьезный вопрос. Довольство жизнью зависит от этого в той же мере, что и от морали и грамматики. Это нельзя воспринимать, как фривольность...Я хочу сказать, что должны быть интеллегентные люди - поэты, врачи - которые познакомят вас со способами получения радости, сообщат о различных способах сосуществования мужчин и женщин, пока не станет слишком поздно. Я имею в виду не 'сексуальное образование', я имею в виду радость, терпение, скромность и удовлетворение. Если я и презираю кого-то, то главным образом именно за отсутвие храбрости в таких вещах, из-за чего они прячут тайны своей жизни не только от мира, но и от самих себя.