Выбрать главу

  Почему невинные дети умирают? Можешь мне сказать? Ты об этом не думала? Я думала долго и напряженно. Даже Бог не ответит на этот вопрос.

  Мне больше особо нечем было заняться, так что вот об этом я и думала. Да, и сейчас думаю. И буду думать, пока жива. После такой утраты никогда не оправишься. Смерть ребенка - единственная настоящая пытка. Всё остальное - всего лишь тень этой муки. Знаю, тебе это неведомо. Что ты знаешь? Не знаю, что сказать, не знаю, завидую я тебе или жалею из-за того, что ты об этом не знаешь...Думаю, жалею.

  Может быть, всё было бы по-другому, если бы ребенок родился не на третий год брака. И всё остальное тоже было бы иначе, совсем иначе, если бы он выжил. Могло бы быть. В конце концов, ребенок - это величайшее из чудес, единственный настоящий смысл жизни, но все-таки - не следует себя обманывать - никакой ребенок не решит проблемы, возникшие между двумя людьми. Ребенок не может утолить тревогу или устранить противоречия. Но теперь об этом говорить нет смысла. Факт в том, что он родился в определенный день, прожил два года и умер. После этого я еще два года прожила с мужем, а потом мы расстались.

  Сейчас я абсолютно уверена, что мы не расстались на третий год брака не из-за ребенка. Почему?... Потому что когда я узнала, я уже не могла жить с мужем. Нет ничего более ужасного, чем знать, что ты любишь человека, но больше не можешь с ним жить.

  - Почему? - спросила я у него однажды, и он сказал, в чем, по его мнению, проблема.

  - Ты хочешь, чтобы я отказался от своей человеческой природы, - ответил он. - А я не могу это сделать. Я скорее умру.

  Я сразу поняла его и сказала:

  - Тогда не умирай. Живи и оставайся для меня незнакомцем.

  Муж всегда имел в виду именно то, что сказал, уж таким он был человеком. Он не всегда делал это прямо - иногда нужно было несколько лет, чтобы слова превратились в поступки, но рано или поздно за словами следовали поступки. Другие люди после ужина обсуждают надежды и планы с помощью слов, а потом сразу же забывают то, что сказали, но когда мой муж говорил о таких вещах, за этим следовали действия. Словно у него существовала какая-то глубинная связь со словами: то, что он однажды сказал, оставалось с ним и не отпускало. Если он сказал: "Я скорее умру", мне следовало знать, что именно это он имеет в виду, что он не собирается мне подчиниться и скорее умрет. Это была часть его характера, его судьба...Иногда в беседе он ронял несколько слов, критиковал кого-нибудь, или вдруг раскрывал свой план, потом больше ничего об этом не говорил, но в один прекрасный день я вдруг замечала, что человек, которого он критиковал, исчез из нашей жизни, что вскользь упомянутый план через два года оказывался воплощен в жизнь.

  На третий год я уже знала, что у нашего брака - большие проблемы. Муж относился ко мне с галантной нежностью. Он любил меня. Не обманывал. Не встречался с другими женщинами, у него была только я. Но все-таки - пожалуйста, отвернись на минутку, кажется, я краснею, - в течение первых трех лет брака, и особенно - в течение последних двух лет совместной жизни - я чувствовала, что я для него - не столько жена, сколько...

  Он любил меня, без сомнений. Но в то же время чувство было такое, словно он главным образом терпит меня в своем доме, в своей жизни. Он был исполнен терпения, но так, словно у него не было выбора и он просто покорился необходимости жить со мной, делить со мной кров, жизненное пространство. Вот какое было чувство. Он был со мной столь же нежен и пленителен, как обычно, снимал очки, слушал, давал советы, иногда даже шутил, мы ходили в театры и вели светскую жизнь, но я видела, как он отстраняется, и в его двусмысленной насмешливости сквозит подозрение. Он не раскрывался перед людьми полностью. Он внимательно их слушал, полностью осознавая свои обязательства перед ними, потом вежливо отвечал, но в его голосе я слышала покровительственные нотки, некую жалость, словно он не совсем им верил, словно знал, что даже под самыми искренними заявлениями людей остаются невысказанные слои отчаяния, ярости, лжи и невежества. Конечно, такое он не мог бы сказать людям, вот почему слушал их с этой осуждающей снисходительностью, с этим серьезным скептическим выражением, иногда улыбаясь и кивая, словно говоря собеседнику: "Продолжай. Я знаю то, что знаю".