Мне о нем было известно кое-что, не известное другим: я знал, что он любит играть. Всё для него было игрой: люди, ситуации, книги, загадочное явление, которое обычно называют литературой. Однажды, когда я обвинил его в этом, он пожал плечами и сказал, что главная тайна искусства, художника как такового - воплощение инстинкта игры. Я спросил: 'А литература?'. В конце концов, литература ведь - больше этого, литература предлагает ответы и моральные ценности...Лазарь выслушал меня столь же серьезно и вежливо, как обычно, и ответил, что это - довольно справедливое утверждение, но инстинкт, служащий топливом для поступков людей - это инстинкт игры, и главный смысл литературы, так же, как и религии, и, на самом деле, всех искусств - это форма. Он не ответил на мой вопрос. Множество читателей и критиков, конечно же, не знает, что человек может играть столь же торжественно, как котенок, в солнечный день преследующий клубок шерсти, с проблемами знания или этики, и всё это - с равной степенью отстраненности, полностью сосредоточившись на явлении или мысли, но ничему не отдавая свое сердце. В этом смысле Лазарь был игроком. Люди не знали об этом...И он был свидетелем, наблюдателем моей жизни, мы часто это обсуждали, абсолютно открыто. Знаешь, у каждого мужчины есть кто-то, кто выполняет роль адвоката, опекуна и судьи, и в то же время - сообщника в этом ужасном процессе, которым является жизнь мужчины. Этот человек - его свидетель. Он смотрит и отлично понимает. Всё, что ты делаешь, ты делаешь отчасти с оглядкой на него, так что, если преуспеешь в каком-нибудь начинании, спрашиваешь себя: 'Его это убедит?'. Этот свидетель парит на заднем плане всю твою жизнь. В этом смысле он - не удобный товарищ для игр. Но ты не можешь от него освободиться, и, возможно, даже не пытаешься.
В моей жизни эту роль исполнял Лазарь, писатель: именно с ним я играл в странные игры юности и зрелости, игры, которые никто другой был не в силах постичь. Только он знал, и только я знал о нем вот что: неважно, что мир считает нас взрослыми, серьезным промышленником и знаменитым писателем, неважно, что женщины считают нас восторженными, меланхоличными или страстными мужчинами...что на самом деле имело значение - так это капризное, храброе, безжалостное желание играть, которое извращало, и в то же время - по крайней мере, для нас, привносило красоту в пустой и ритуализированный театр жизни.
Когда мы оказывались вместе в обществе, мы были - словно два злодея-заговорщика, понимали друг друга без тайных знаков, сразу же начинали свою игру.
Игр было много. Была игра 'Мистер Смит'. Объяснить, как это происходило? Правила требовали, чтобы мы начинали ее сразу, без предупреждения, когда находились в компании - то есть, в компании разных мистеров и миссис Смит, чтобы они ничего не смогли заподозрить. Так что мы где-то встречались с ними и сразу начинали играть. Что один мистер Смит говорил другому мистеру Смиту, если они обсуждали в компании, например, недавное падение правительства, или наводнение Дуная, залившего все окрестности, или развод знаменитой актрисы, или известного политика, которого поймали на воровстве из бюджета, или то, что парень, замешанный в скандале, застрелился из-за знаменитой красавицы? Мистер Смит что-то промямлит, скажет: 'Ну и ну', потом добавит ударную банальность, вроде: 'Водная стихия', или 'Если люди упорно будут совать ноги в воду, пусть не удивляются, если промокнут!'. Или что-то вроде: 'Ну, всякие люди бывают'. Смиты говорят такое от сотворения мира. Когда прибывает поезд, они говорят: 'Прибыл поезд'. Если поезд остановится в Фюзешабоне, они говорят: 'А, Фюзешабон!'. И они всегда правы. Возможно, именно поэтому мир столь безнадежен, столь ужасающе непостижим: именно потому что клише - всегда правда, и только художник или гений имеет наглость постучать по клише костяшками пальцев и показать, что в этих клише мертво и противоречит жизни, показать, что за трюизмами, которые так любят наши почтенные и практичные мистеры Смиты, таится другая правда, вечная истина, которая переворачивает мир с ног на голову и показывает язык Фюзешабону, и ни капли не странно, если тайная полиция обнаружит свисающее из окна тело аморального высшего чиновника в розовой ночнушке...Если темой разговора были политические дебаты, я или Лазарь отвечали мистеру Смиту незамедлительно: 'Ну, как всегда, один из них прав, но и другой не совсем неправ. Давайте всем дадим шанс'. Мы с Лазарем довели игру в мистера Смита до совершенства, так что настоящие мистеры Смиты никогда ничего не замечали и продолжали жить, как раньше.