Жизнь у нас была милая и спокойная. Юдит воровала, а я за ней наблюдал. Это было начало конца.
В один прекрасный день я узнал, что она крала у меня не только деньги, но и нечто тайное, то, что является основным условием жизни человека: самоуважение. Послушай, я знаю, что идея самоуважения - не что иное, как тщеславие. Это - мужское слово. Женщины пожимают плечами, когда слышат это слово. Женщины, если ты не знал, не 'уважают' себя. Они могут уважать мужчину, с которым они вместе, могут уважать его социальный или семейный статус, или репутацию. Всё это - уступка, формальность. Но когда дело касается их самих, этого странного явления, того намертво спаянного сочетания характера и самоосознания, которое мы называем 'Я', женщины относятся к этому с великодушным, слегка снисходительным цинизмом.
Я узнал, что эта женщина осознанно и систематически меня грабила - то есть, делала всё, чтобы вырвать для себя как можно больший кусок нашего общего пирога, не вызывая подозрений. Я считал этот пирог нашим общим, и испечен он был из самого нежнейшего теста, которое она когда-либо ела. Но я узнал об этом не в банке, который регулярно из самых благих побуждений продолжал информировать Юдит о прекрасном состоянии ее счета. Нет, старина, я узнал об этом в постели. И это было так болезненно...именно это мы, мужчины, имеем в виду, когда говорим, что не можем жить без самоуважения.
Я узнал об этом в постели. Я наблюдал за Юдит уже какое-то время. Думал, что она отклыдывает деньги для своей семьи. У нее была большая семья, мужчины и женщины, жили они у черта на куличках, забрасывали невод в глубины какой-то очень похожей истории, я мог постичь эти глубины умом, но не сердцем, поскольку мне не хватало смелости раскрыть тайны, лежащие в таких глубинах. Я думал, что какая-то тайная конфедерация родственников заставляет Юдит меня грабить. Может быть, у них были долги. Может быть, им отчаянно хотелось купить землю...Но хочешь знать, почему она никогда ничего мне не говорила? Я задавал себе такой вопрос. Первым делом я подумал, что Юдит ничего мне не сказала, потому что стыдилась своей бедности, бедность, знаешь ли, - некий заговор, тайное общество, вечный молчаливый обет. Бедняки хотят не просто лучшей жизни, они хотят и самоуважения, хотят знать, что они - жертвы грубейшей несправедливости, и мир чтит их, как героев. Они - поистине герои, теперь, с возрастом, я понял, что они - единственные настоящие герои. Все остальные виды героизма - сиюминутны, ограничены или вызваны тщеславием. Но шестьдесят лет жить в нищете, молча выполнять все обязанности, которые налагает на тебя семья и общество, и при этом оставаться человеком, полным достоинства, даже, возможно, веселым и доброжелательным: это - подлинный героизм.
Я думал, что Юдит крадет для своей семьи. Но нет, она не была сентиментальна. Она крала для себя, без какой-либо определенной цели, с мрачным усердием и осторожностью тысячелетней мудрости, которая говорит нам, что семь тучных лет не длятся долго, что на хозяев нельзя положиться, что колесо фортуны обязательно повернется, и если фиглярствующая удача усадила тебя во главе стола, лучше всего - основательно наесться, потому что никогда не знаешь, когда начнутся семь лет голода. Юдит воровала из благоразумия, а не из великодушия или сочувствия. Если бы она хотела помочь семье, ей достаточно было бы сказать мне лишь слово. Она прекрасно об этом знала. Но Юдит инстинктивно боялась свою семью, расхаживая по хозяйской территории. Ее боевая, жадная натура ничего не знала о сочувствии.