На следующее утро я кое–как поехал домой. Мне не понравился наркотик. Он меня вгонял в депрессию. Но когда я принял немного ещё, то изменил мнение. Он мне начал нравиться, даже очень.
И вдруг я превратился из отшельника, погруженного в творческие грёзы, в экспрессивного маньяка, который наконец может высказывать свою точку зрения любым способом. Мои координаты в пространстве по широте и долготе не совпадали, но я на беспокоился на этот счёт. Я обрёл смысл, хотя никто так не думал. Если это был кокаин, то он вытащил меня из скорлупы. Все мои друзья торчали в «Загуле», но это был не просто район на юге Лондона[74]. Кокаин не сказался на моих творческих возможностях, но сделал всё и ничего на общественной жизни. Я не думаю, что он по–настоящему помогал парням. Если повезёт и у вас встанет, то возможно, никогда не упадёт, что хорошо для вечно требовательного клитора. Часто попытки проникновения оканчивались всего лишь серьёзными обсуждениями, потому что мистер Одноглазый не желал идти на приём к Оптометристу. Друзья обращались к позитивному Эмерсону и постепенно меня начали приглашать на бесчисленные вечеринки, где я сдружился со всеми подряд, беседуя о всякой чепухе. Кокаин не считался вызывающим привычку. Этим пользовались перуанцы, когда отправлялись в долгие путешествия — типа принятия огромного количества кофе перед уходом на работу.
Кроме сексуальных неудач, на музыкальном уровне тоже позитивных сдвигов не происходило; по крайней мере, когда я сочинял. Я отвлекался, предпочитал болтать, чем играть.
Грег вернулся к сотрудничеству с Питом Синфилдом над рождественской песней и другими идеями, и меня пригласили сыграть на клавишах. В аранжировке было место, но вместо того, чтобы сыграть обычное соло на синтезаторе, я исполнил «Тройку» Прокофьева из фильма «Поручик Киже». Грегу и Питу очень понравилась идея и в декабре 1975 года, с оркестровкой Годфри Салмона, сингл “I Believe in Father Christmas” поднялся на 2 место английских чартов. Карл Палмер, чтобы не отстать от других, начал работать с биг–бендом Харри Саута, а также с Джо Уолшем, гитаристом The Eagles. Я помогал и Грегу и Карлу, когда они просили меня.
Для хорошо зарабатывающих групп английское налоговое законодательство перевернуло всё с ног на голову. К концу 1975 г. кое–кому пришлось заплатить 90 % от своих доходов в виде налогов. Лидеру лейбористов Харольду Уилсону, вечно попыхивающему трубкой, удалось выкурить нас из страны. В поисках выхода из ситуации ELP вместе со Стюартом Янгом приняли решение покинуть Англию. Но куда?
Эндрю, Робби Монтгомери (брат Дэвида Монтгомери, который сделал снимки меня за роялем, позднее изданные на альбоме «Works») и я сели на мотоциклы и поехали Монтрё. Эндрю на моём Нортоне, Робби на своём Кавасаки 900 и я на Кавасаки 1100 проделали путь в 1000 километров из Лондона в Монтрё за день, после того, как пересекли Ла–Манш вместе с автобусом со школьницами. Мы безмерно радовались, когда они фотографировались около наших мотоциклов.
В это время в самом разгаре проходил Джазовый фестиваль в Монтрё. Я встретил Криса Уэлча.
— Чёрт побери! Ты ехал всю дорогу на мотоцикле?
— Угу. Где тут бар?
Меня познакомили с Клодом Ноббсом, основателем фестиваля. «Ты должен здесь жить и выступать. Мы здесь строим студию записи».
— Неплохая идея, — заметил Эндрю, наблюдая за бесчисленными красотками.
Глядя на чудесное Женевское озеро, я согласился.
На берегу мы повстречали Джимми Пейджа из Led Zeppelin, и он любезно предложил нам «Чарли». Затем я отправился кататься на водных лыжах вместе с Филом Карсоном, который был тогда старшим вице–президентом Atlantic Records. В лодке сидела парочка папарацци из Англии и Германии, которые с удовольствием снимали нас. Мощности лодки не хватало, чтобы сбить нас с ног. На пол–дороги я предложил Филу снять плавки. Фил согласился, а на лодке началось подлинное веселье. Фотографии появились в NME с чёрными полосками, прикрывавшими наши чресла. Фил был расстроен, потому что его полоска была короче моей.
— Там было холодно, — жаловался оскорблённый Фил секретаршам в Лондоне, которые поместили фотографии на доску объявлений в офисе. Должен согласиться, было очень, очень холодно, но Фил был безутешен. Моя полоска была длиннее его! Надпись над фотографиями гласила: «Снимки некоторых эксгибиционистов». А вот немцы более рационально объяснили обнаженный вид, дескать, таким образом решаются проблемы с инерцией и устойчивостью без боязни показать интрументаж. Они опубликовали фотографии без цензуры с таким заголовком, если вольно перевести: «Фотт таким оппразом герр Эмерсон учится вассер скиинг, или как гофорьят французы, le ski nautique. Ффы спускаете трусы до колен, штоппы не разъехались ноги».