— Я просто хочу играть, — всё, что я мог ответить.
Анализ проводимости нерва — процедура болезненная: иглы втыкают в руку и проводят по ней разряд тока. Столько страданий и без операции, на которую, возможно, придется согласиться. Мой друг и техник Уилл Александер, сопровождавший меня на эти мучительные процедуры, рассмеялся моему выпаду на усмешку медсестры в регистратуре:
— Так это Вы прославленный клавишник?
— Ага! Надеюсь так и будет, когда выпишусь отсюда. Но если вы облажаетесь, тогда тоже прославитесь!
В голосе доктора не было и тени сомнения. Не сомневался и я в своём жалком существовании без возможности играть.
— У Вашей правой руки очень большая проблема, и, поверьте мне, мы бы не стали прибегать к операции без всякой необходимости. Ко мне приходили студенты из Джульярда с жалобами на трудности в игре, рассчитывая на мою помощь. Но их проблема была в их головах, так что пришлось им отказать. Я не хочу сказать, что риск минимален, но если Вы ничего не сделаете, вам станет только хуже. Если вы согласитесь на операцию, по крайней мере, у вас будет какой–то шанс. Функциональность локтевого нерва правой руки сильно ограничена. Возможно, блокирован и лучевой нерв. Мы сможем выяснить это только во время операции.
Что ж, хорошая новость от доктора Бассета. Неужели годы молотьбы по клавишам сделали своё дело?
Я был разрушен — не только финансово, но и физически и морально. После 23 лет брака у меня осталась викторианская настольная лампа, диван и вращающийся стульчик. Мой любимый 9–футовый концертный Стейнвей превращается в трухлявые опилки где–то в портовых складах. Мотоциклы ржавеют и уже практически «убиты», а теперь надо мной нависла угроза того, что я никогда больше не смогу играть.
Телефон зазвонил снова.
— Да, хорошо! Спущусь через 10 минут, — ответил я Карлу Палмеру резко.
Он не заслуживал такой резкости, учитывая, чего ему стоило довезти меня до больницы Сидарс Синай, упуская шанс позавтракать «У Норма» всего лишь за 3 бакса.
— Я бы на твоём месте приклеил к груди бумажку с надписью: «Не забудьте, это правая рука, и в пятницу я играю в водное поло», — пошутил Карл.
Мне было совсем не до шуток, хотя мне нравится его своеобразное чувство юмора. Но я очень ценил его поддержку, больше чем когда–либо.
Мне уже предложили положить все свои драгоценности в сейф отеля перед тем, как лечь в больницу. Очевидно, лос–анджелеские воришки любят выбирать себе в жертву людей, накачанных транквилизаторами или обезболивающими. Поэтому я сдал свой Ролекс и брильянтовую сережку на хранение. После этого мы поехали — шутник и его пассажир, вцепившийся в свою правую руку и до сих пор сомневающийся, сделал ли он правильный выбор, отдавая себя во власть регенеративной технологии.
Моей правой руке уже изрядно досталось. Так, в 1988 году мне удалили ганглиевую кисту, в 1990–м вправляли сустав на мизинце. Удивительно, что я мог после этого играть, но теперь, по–видимому, наступил судный день, и я доверил свою судьбу одному человеку — доктору Бассету.
Карл пожал мою левую руку, пожелал удачи и я зашагал в сторону Шуман Билдинг, изо всех сил стараясь скрыть свой страх. Сестра Хайди опять сидела в регистратуре, всё та же сестра Хайди, которая брала анализы крови за день до этого.
— Мы уже Вас заждались, — сказала она, улыбаясь и обнажая при этом вампирьи клыки.
Как она может забыть человека с такими глубокими венами? Вряд ли я стал бы наркоманом. Ведя вниз по лестнице, сестра облачила меня в больничный халат, сняв предварительно всё остальное.
Мне надели пластиковый чепчик, чтобы спрятать длинный хаер, и я стал выглядеть как чокнутая Миссис Моп[2]. Затем я прошел сквозь толпу больных в направлении ужасного вида каталки. В больнице нет места ни насмешкам, ни гордости. На самом деле, в американской системе стационарного лечения есть место только для заполнения больничных листов и страховых формуляров, а их там в избытке. Честно говоря, тогда мне было наплевать. Скоро мне предстоит наркоз в городе ангелов.
Лежу на каталке, жгут сжимает грудь как злобный питон, зажимы ЭКГ спадают с моей волосатой груди, наследию моего волосатого прошлого, что наряду с воспоминанием о моих глубоких венах вызвало удивление у сестры Хайди:
— О, Вы такой толстокожий! Чего Вы так нервничаете?
— Я бы сейчас с удовольствием оказался в другом месте.
— Вот и анестезиолог. Он Вам понадобится, — сестра вышла из палаты, цокая каблуками.