Когда мне было семь лет, огромные поля сельскохозяйственных угодий Суссекса решением муниципального совета превратились в район жилой застройки. Это было в 4 милях к западу от Уэртинга. Родители были среди счастливчиков, получивших ордер на жилье, и мы покинули маленькую квартирку почти у крыши дома и въехали на улицу Мелвилл Вэй. С нами перекочевал и монстроподобный представитель семейства мебели. Отец вновь удивил меня тем, как он уселся за него поиграть — он был слишком тяжёл, чтобы его можно было надеть на грудь, и слишком велик для меня, чтобы я мог одновременно добраться до клавишей и педалей. Поэтому отец приделал деревянные бруски для «газа» и «сцепления» после того, как я дотянулся до клавиатуры и стал одним пальцем наигрывать простенькие мелодии. Впоследствии мы играли дуэтом, пока в один прекрасный день мне не сообщили, что следует учиться играть на фортепиано правильно. Меня это несколько расстроило, так как я думал, что играю правильно. Оказывается, недостаточно правильно. Нужно было всего–то использовать больше, чем один палец. Все, если говорить точнее, даже те, что на другой руке.
Так, в 10 часов утра субботнего дня мисс Маршалл позвонила в дверь квартиры номер 56. Мисс Маршалл, милая пожилая леди с пухлыми ручками, выглядевшими как пара раздутых резиновых перчаток, ввела меня в мир скрипичного и басового ключа. Второй было легче запомнить, потому что первые буквы формирующих его нот составляли слово[4], а первый можно было расшифровать как «Каждый хороший мальчик заслуживает награды»[5]. Я решил стать хорошим мальчиком, но в награду получил больше ни одного урока. Это расстраивало родителей. Небольшой зарплаты, что отец получал, работая телефонным инженером, а мама — заведующей детской столовой, едва хватало, чтобы прокормить нас, но не на оплату моих тягостных занятий на клавишах. Кроме того, был ли смысл? Я ненавидел быть на виду, терпеть не мог любые публичные выступления, поэтому уроки привели бы только к ненужному вниманию ко мне.
Презрение к свету рампы стало очевидным, когда меня выбрали на роль одного из трёх пастырей в школьной рождественской постановке. Я хотел быть одним из трёх Царей, но мой вид посчитали недостаточно величественным. Энн Стюарт, восьмилетняя девочка, с которой я часто играл в больничку, по иронии судьбы получила роль девы Марии. Не понаслышке знакомая со школьными рождественскими спектаклями, мама проделала огромную работу с тонной материи и кучей старой мешковины, чтобы я смотрелся подобающим образом, когда выйду на сцену. Я выглядел как взрыв в прачечной.
— Мы должны следовать за той… той… а?
— ЗВЕЗДОЙ! — прокричал суфлер.
Иногда мне разрешалось вместе с родителями посещать общественные мероприятия, организованные местным отделением GPO (General Post Office — почтовая компания Соединенного Королевства, позднее превратившаяся в British Telecom, где мой отец работал главным инженером). Эти мероприятия были подлинными алмазами в обстановке веселья и радости. Большие танцевальные оркестры гремели на весь зал, большие люди кружились в едином порыве по танцполу. Иногда отец, желая продемонстрировать свои таланты, приглашал на танец другую женщину, предварительно спросив разрешения у матери. Мама, под моим бдительным оком, милостиво давала согласие. Я всё пытался понять, как один из музыкантов играл, хотя то, чем он занимался, больше походило на шпагоглотание. Позднее я узнал, что это был тромбонист.
С восьми лет я жил в мире конкурсов и соревнований. Когда я бегал, я скакал галопом. Когда я упражнялся на фортепиано, а школьные друзья звали играть на улицу, (мой попугайчик любил грызть ноты, придавая листам вид бумажных салфеток); я носился галопом по гаммам и арпеджио. Я очень хотел играть со своими друзьями в кукурузных полях в ковбоев и индейцев или в Пап и Мам — ещё одну игру, в которую «дева Мария» очень любила. «Покажи мне свою, а я тебе свою». Я почувствовал себя обманутым. У меня был, а у неё нет.
Чувство разочарования от различия во внешнем виде позднее сменилось чувством полного замешательства, когда я поступил уже в мужскую школу в Вест Тарринге. Нам, четырнадцатилетним, рассказывали на уроке по биологии какую–то утвержденную инструкцию о репродуктивной системе человека. Некоторые друзья хвастались опытом в этой области, но никто из них ничего не мог доказать. Все казалось красивым и интересным, но какая женщина разрешит проделать с ней эти вещи?