Собеслав принял шапку и опоясался этим поясом.
Меж тем рыцари первого и второго ряда с гневом говорили о странном поведении обоих княжичей. В негодовании хмурили они черные брови, в негодовании подрагивали бороды, и от негодования поступь их сделалась тяжелой и нерешительной. С раздражением толковали они о двенадцатилетнем Собеславе, который при вельможах обнимал бедняка; и разошлись недовольные.
Когда совсем стемнело, пошел юный Собеслав к ученому прелату и рассказал ему этот случай. Описал облик отрока, его рваный плащ и следы пут на запястьях, а также то, как искал его и как внезапно исчезло это создание. Прелат задумался, а потом сказал:
— Этот бедный отрок, столь похожий на тебя, был не кто иной, как твой ангел-хранитель. Это — дух, сопровождающий тебя, которому Творец повелел принять твой земной облик. Случилось это, когда приносили присягу Владиславу, и сужу я по этому, что Бог больше любит тебя, чем твоего старшего брата; вижу — Бог посетит тебя страданием и будет испытывать тебя великим испытанием и возложит на тебя великие задачи. Далее я вижу — тем самым Господь дает тебе знамение, чтобы в несчастных и угнетенных видел ты ближних своих и возлюбил их.
С этими словами прелат обнял голову княжича и молился с ним.
ЗНАМЕНИЕ
Вельможи и воины не любили сыновей Собеслава I. Быть может, именно вынужденная присяга или уверенность, что сыновья эти — люди недалекие, или непостоянство, а то и какая-нибудь иная причина внушала вельможам недовольство Владиславом; о Собеславе же они как бы вовсе забыли. Младший княжич отвечал на такое невнимание к себе той же мерой. Он не слишком-то ценил людей высокого рода, ему милее было общество простых священников, а постельничему своему Ойирю он верил более, чем знатным советникам.
Когда умер Собеслав I, те, кто поклялся отдать свой голос сыну его Влавдиславу, с легкостью отреклись от присяги и, собравшись на вече, избрали князем вместо Владислава, оглашенного в Садской, другого Владислава — сына князя по имени Владислав I. Отверженный Собеславич удалился в Венгрию, где думал собрать войско, но, не получив помощи, присоединился к недовольным моравским Пршемысловичам. И вместе с ними восстал на Владислава II. Мятеж этот был подавлен, когда пражский князь заручился поддержкой немецкого короля. Тогда Пршемысловичи заключили мир, в силу которого Владислав, сын Собеслава I, отрекся от своих прав на чешский трон.
Меж тем младший Собеславич жил в Германии изгнанником. Взрослел вдали от родины. Князьям безразлична была его судьба, вельмож не интересовало, чем он занимается, лишь несколько товарищей из прежней дружины не переставали говорить о нем и о таинственном посланце, указавшем именно на этого отрока во время собрания в Садской. Юный князь был несчастен. Поэтому жалели его несчастные люди и, может быть, собственного утешения ради, представляли себе его горе большим, чем оно было на самом деле.
Бедствия сплачивают горемык, внушают им странные мечтания, странную склонность верить, нашептывают ИхМ надежду; а так как с новым князем приходят перемены, и имена князей — словно отличительные признаки сменяющихся времен, то среди простых людей ширились слухи о добром княжиче, который страдает, но которому суждено когда-нибудь принять наследство вместо старшего брата, ибо он предназначен для трона; и этот добрый князь будет править милостиво и без притеснений.
Такие слухи, такую веру распространял и Ойирь. А так как он любил Собеслава, то делал это с удвоенным усердием.
Положение самого Ойиря было достойно жалости. Едва захватив власть, Владислав II разогнал прежних слуг Собеслава I, а старого постельничего сделал своим стремянным. Владислав знал приверженность Ойиря к семье Собеслава и, чтобы наказать его, заставлял скакать у своего стремени. При этом Ойирь не смел ни отстать, ни выехать вперед более, чем на длину шпоры князя.
Однажды Владислав пребывал в предместьях Праги, и тут прибежал к нему вестник и сказал:
— Княже, в развалинах монастыря святого Георгия появился какой-то свет, и свет этот не угасает и ускользает от людей!
Владислав велел подать коня, вскочил в седло и в сопровождении Ойиря помчался галопом через ворота на деревянный мост через реку. Мост сотрясался, бревна гудели под копытами: так быстро скакал князь. Вот он уже над серединой реки, над самым глубоким местом — и тут странная робость напала на всех, кто следовал за князем. А княжеский жеребец встал на дыбы и заржал. Затем он с такой силой опустил передние копыта на мостовое бревно, что оно зашаталось в своих упорах. Князь стиснул коленями жеребца так, что у того дыхание сперло, и колол его шпорами, и дергал за узду — животное не двигалось с места. Слышно было только, как стонет оно человечьим голосом, плачет и не может сделать ни шагу.