Страхквас обладал даром красноречия и не скупился на обещания. Он говорил епископу о горьких сожалениях удрученной Праги и пространно разглагольствовал о переменах в сердцах вельмож. Действовал он умело и клялся столь убедительно, что Войтех не мог ему не поверить. Он дал себя уговорить. Вернулся. Снова прибыл в Чехию и въехал в Прагу.
Болеслав принял его при всей собравшейся знати и в знак искреннего дружеского согласия и доверия предоставил епископу право расторгать браки между кровными родственниками. Далее он дал Войтеху право строить церкви и собирать десятину.
— Государь, — смиренно отвечал Войтех, — теперь даровал ты епископу права, а еще ранее дал ты ему такое великое имущество, что ни первому, ни второму епископу не было нужды ничего просить у других князей. На эти праведные дела подобает отвечать благодарностью. Но в обычае священнослужителей, видевших смерть, — блюсти Церковь пуще благ земных и стремиться к тому, чтобы выведена она была из-под светской власти. Таковы слова Клюнийского аббата, лучшего моего советника, с которым меня связывают мысли и труды. Могу ли я ныне утаить от тебя такое желание? Могу ли пройти мимо заблуждения в важнейших делах? Дай мне дозволение на то, чтобы изъять Церковь и дела духовные из светского правления!
Болеслав II ответил, что это противоречит его воле, и, отвернувшись, дал знак приблизиться певцам и свите. И начался праздник во всей своей торжественности. Затем последовал пир, во время которого епископ при всем изобилии роскошных яств взял только кусочек хлеба да отведал, отщипнув, соленой рыбы.
На другой день, и еще много раз впоследствии, снова обращался Войтех к князю с просьбами сдержать обещания относительно прав Церкви. Болеслав отвечал пожатием плеч, что означало отказ. Так возникли причины новых распрей. Как из мелких ячеек сплетается сеть, так одно возражение вызывало другое, и вот уже с великой силой вспыхнули раздоры. Очень немногое из обещанного Страхквасом было выполнено, и Войтех при всей его мягкости не мог долее это сносить.
В ту пору, когда накопившиеся недоразумения грозили разрешиться открытым столкновением, случилось так, что некая женщина совершила прелюбодеяние и была застигнута в постели своего дружка. Ее супруг был, кажется, из рода Вршовичей или по крайней мере стоял на их стороне. Когда дело получило огласку, многие члены этого рода сбежались к жилищу соблазнителя, а жилище было поблизости от епископского дворца. Люди эти взбунтовали народ и, сбив огромную толпу, подняли крик против попов — ибо соблазнитель был якобы священником — и требовали покарать прелюбодейку по старому обычаю, смертью.
В это время епископ что-то писал у себя дома. Оторванный от своего занятия шумом и бранными криками, он отложил перо, прислушался — и тут долетел до него голос какого-то старика, вопящего во все горло:
— Вытащите эту шлюху! Волоките бесчестную! Хватайте ее за косы, сюда ее, к этой колоде!
С криками старика смешивался гул голосов, похожий на страшное завывание волчьей стаи. Епископ выглянул в окно и увидел, как свирепая толпа мчится мимо его дома. Одни в злобном возбуждении размахивали руками, другие, широко разинув рот и запрокинув голову, орали, жаждая не столько справедливости, сколько крови. Поняв это, епископ заслонил глаза. Опершись на подоконник правой рукой, левой ладонью прикрыл он глаза и часть лба и слушал, охваченный ужасом и состраданием.
Тут за дверью его послышались шаги, шлепанье босых ступней, затем звук падения какого-то предмета, опрокинутого на бегу, и выкрик. Епископ вышел и увидел, как какая-то полуобнаженая женщина борется с его слугой. Дикий ужас рвался из ее груди отчаянными воплями. И понял епископ, что это и есть согрешившая. Понял, что ей удалось каким-то образом ускользнуть от преследователей и она ищет убежища. Не раздумывая ни секунды, встал епископ на сторону любви. Сжалился над рыдавшей грешницей. Задержал руку слуги, наносившую удары, и молвил:
— Господь, насылающий кары, несомненно смилостивился над нею! Быть может, это он направил ее шаги и ныне повелевает отвести ее к месту спасения.