Так вот, когда сей прекрасный князь принял власть, осуществились смутные чаяния народа и сделались всеобщей волей. Упрочился порядок в земле, а отсюда проистекала прибыль, от нее же — возросла гордость. По прошествии трех лет Бржетислав думал уже о военном походе.
В один прекрасный день сошлись по его повелению в просторной зале вельможи, и епископ, и все знатные люди. И Бржетислав держал перед ними такую речь:
— Польские князья чинили нам противности и расхватывали земли, издавна принадлежавшие. Чешскому престолу. Ныне же отошла сила от их оружия, опустилось оно, колотясь о шпоры всадников, скачущих прочь. Настал час отомстить за их неправые дела. Наступило время возмездия.
С сожалением и стыдом вспоминаю я, что в городе Гнезно держат они мощи святого мученика, епископа Войтеха. Вспоминаю и догадываюсь, что проклятие, наложенное на нашу страну святым епископом, не будет с нас снято, пока останки его не выйдут из гнезненского плена. Поэтому замыслил я поднять мощи Войтеха и с великим почетом, дабы умилостивить святого, уложить их в Пражском храме. Далее видится мне необходимость установить еще один, новый епископат, а так-же, конечно, и архиепископат, который носил бы имя примиренного с нами святого.
После князя слово дано было епископу по имени Шебирь, который был другом Ольдриха. И встал Шебирь и сказал:
— Не будет мира, и никто из священнослужителей не сможет успокоиться мыслью, пока управление делами Церкви не подчинено собственному нашему архипастырю, ибо до сих пор наша Церковь не едина, и, в ущерб вере, даже богослужения отправляются на разных языках.
Затем говорил какой-то старец и еще два прелата. Все сошлись на том, что война и замысел епископа — дела разумные и хврошо обдуманы. Все хвалили князя, хвалили Шебиря, и высокая волна одобрения поднималась над их речами. Все были заодно с государем; разделившись на кучки, собравшиеся переговаривались с улыбкой, а молодые вельможи, видя, как князь жаждет боя, едва удерживались от того, чтобы тотчас же вскочить в седло.
И, как уж оно «бывает, то, что реально и прочно связано с делами мира сего, смешалось с тем, что живет в преданиях и чувствах. Мнилось вельможам Войтех без конца умирает в гнезненском изгнании, и страстно захотелось им загладить свою вину перед ним, и свои захватнические аппетиты они связывали с вызволением мощей святого епископа. Но, быть может, именно это обстоятельство ускорило подготовку к войне. Прежде чем двинуть войско, Бржетислав по всей земле разослал гонцов — поднимать людей на брань. Князь вручил гонцам по лыковой веревке в знак того, что всякий, кто откажется выйти в поле, будет казнен.
Когда все приготовления завершились, из Пражского града вышло в поход бесчисленное войско. Оно насчитывало многие тысячи, но на всех перепутьях его поджидали новые воины и присоединялись к идущим полкам.
Походный порядок был таков.
Впереди легкая конница, то есть знать, вооруженная лишь мечами, копьями и луками.
Возы, мулы, ящики, бурдюки, грузовые ослы, рабы, кузнецы и прочие ремесленники, одним словом все, кто необходим там, где скапливается множество людей, составляли вторую часть колонны. Там же шло и ядро войска, и те, кто сторожил припасы, и те, кто их грабил.
Часах в шести хода за этой крупнейшей частью следовал небольшой арьергард.
Воинские труды предоставлялись в основном легкой коннице — она брала города, она бросалась на врага. Князь, сопровождаемый епископом Шебирем, находился среди сражавшихся и вместе с ними вступил в Краков. Сидел он на могучем жеребце и с высоты седла отвечал на приветственные клики жителей города. Приказав разбрасывать в народ мелкие монетки, он в веселии обернулся к Шебирю, указывая на выломанные ворота и на валы, разрушенные лишь самую малость. Он хотел сказать, что сражение за этот укрепленный город было не слишком тяжелым, хотел беседовать с епископом, но голос его терялся в криках. Шебирь, смеясь, дотронулся кончиками пальцев до уха в знак того, что ничего не слышит.
Оба эти всадника являли собой красивое зрелище: один — молодой, благородной осанки; второй, хоть и отмеченный уже надвигающейся старостью, но бодрый духом и воин с виду. Право, Шебирь больше походил на рыцаря, который проводит время в битвах, чем на служителя Церкви.
Он ехал, подбоченившись левой рукой, а правой свободно держал поводья. Плащ на нем был серого цвета, и с этой серостью ярко контрастировало одеяние Бржетислава, отличаясь от епископского плаща, как день седьмый отличается от будней. Князь блистал одеждой и красотой. Воины указывали пальцами на его сверкающий шлем, и задние вставали на стременах, чтобы разглядеть его.