Само собой, он хотел сразу все выложить, но Космас (впрочем, крайне удивленный его неожиданным появлением) прервал его и, закрыв ему рот рукой, принудил замолчать.
— Этот дрянной коротышка утверждает, что он сазавский монах, — сказал Космас. — Я ему ни на грош не верю, знаю, что он мерзавец, но не посылает ли его нам в эту минуту некая высшая воля? Это нужно обсудить. Однако я, со своей стороны, отказываюсь ставить свои суждения в зависимость от его личности. Условие, о котором мы договорились, к нему не приложимо.
— Приложимо! — рявкнул Шебирь. — Но позвольте, я прежде задам ему несколько вопросов.
И, не дожидаясь согласия, стал спрашивать монашка, где стоял в Сазавском монастыре ларь с книгами, что росло в саду, как надо было проходить в погребок за вином, где были мастерские и о многом другом. Монах отвечал правду — по воспоминаниям, но каждый ответ сопровождал просьбой:
— Отец Космас, пан мой, позволь мне сказать, что нужно! Не заставляй меня толковать о пустяках. Я хочу скорей спасти еврея, хоть и скверного, но не так уж, как все думают.
— Дойдет очередь и до этого, — отвечал Шебирь и продолжал свои расспросы.
Кончив, он предоставил бедняге слово. Уселся поудобней рядом с Космасом на лавке и сказал:
— Теперь говори, а мы послушаем, так как ты, в самом деле, по какому-то недосмотру был частью монастырского достояния.
Получив позволение, монах стал (торопливо и сбивчиво) рассказывать о том, что произошло. Не утаил, что выкопал идола, не утаил, где его спрятал, не утаил тяжкой вины своей и признался во всех своих (больших и малых) грешках и плутнях.
— Друг мой, — печально промолвил Шебирь, обращаясь к Космасу, когда монашек умолк. — Провидение указует перстом на две страницы и требует их изъятия из твоего труда. Позволь мне не рвать их, а унести и спрятать у себя в келейке.
Космас не ответил, а монах глядел на духовное начальство, разинув рот. Он ничего не понимал.
Наступила тишина. Шебирь, кряхтя, словно под тяжестью какого-то груза, встал, подошел к аналою и, раскрыв рукопись, отыскал нужные страницы.
Боже мой! — воскликнул он. — Какая жалость, что я должен убрать их…
Тут в нем вскипел такой гнев, что рука его сама собой поднялась и влепила монаху страшную оплеуху.
— А теперь, — промолвил Космас, — пойдем скорей посмотрим, что с евреем.
И они вышли и поспешили (насколько позволял возраст) к месту казни.
Шебирь, обладавший особенно длинными ногами, шагал на два шага впереди остальных, таща монаха за рукав. А тот с мукой и дрожью думал о проклятии старого язычника.
РАБЫ
В начале правления князя Бржетислава I край на границе владений, некогда принадлежавших роду Славника и соседствовавших с землями Пршемысла, лежал в запустении. Зеленели там густые дремучие леса да луга, и травы на этих лугах никто не косил. И все-таки однажды вспомнил князь об этой запущенной земле. Случилось это во время беседы с неким Бышем, происходившим из знатного рода, но бедным как церковная мышь. Уцелело у него всего-навсего десяток воинов. Усадьба дотла сгорела во время Моравского похода, а подданных частью перебили, а частью — они сами разбежались. Одним словом, этот знатный господин остался на бобах. В бедственном своем положении пошел он к князю, положил к его ногам меч и стал просить о помощи, говоря, что потерял все состояние; имущество его обращено в пепел, а подданные — разбрелись, и таков-де ему достался удел за верную его службу.
Князь выслушал эту речь с улыбкою и, легонько тронув просителя острием копья, молвил:
Вставай, Быш, думал я о скудости твоей, и пришло мне на ум пожаловать тебе за твои заслуги землю и крепость под названием Злич. Край там прелестный, а земли тучные да плодородные. Ступай туда и отмерь себе столько невозделанных полей, сколько подобает знатному человеку, и столько же лесных угодий. Потом выжигай лес и возделывай почву!
Услышав такие, слова, Быш поцеловал рукоять Бржетиславова меча и во весь опор поскакал в разбредающийся воинский лагерь, чтобы успеть набрать себе еще не сбежавших наемников. и уговорил пятерых, кому любо было кочевать в седле и кто не спешил воротиться домой. Посулив койникам обильную добычу, налетел Быш на земли вокруг Злича, на рассеянные там и сям усадьбы и всякие неприметные селения.
Быш имел в своем распоряжении всего-навсего пятнадцать мечей, — если присчитать к десяти слугам еще пятерых наемников, которых ему удалось соблазнить. Само собой, с таким воинством не очень-то размахнешься. Быш был скромен. Знал, что не следует искушать Господа Бога, не собирался он и перенапрягать свои силы, да и чересчур потакать своим прихотям. Удовольствовался тем, что захватил лишь полсотни баб да около двух десятков мужиков. Прочие обитатели взяли ноги в руки и убереглись от его ночных наскоков, разбежавшись кто куда. Это предприятие, для благородного Быша вполне удачливое, обернулось для остальных несчастьем и мукой. Обездоленным людям, что остались на хуторах, пришлось разлучиться со своими женами, расстаться с сыновьями и дочерьми, распроститься с имуществом. С окровавленной головой и синяками на спине повлеклись они к Бышову городищу.