Они идут молодым подлеском. Ветки уступают дорогу Старухе, мужчину же хлещут по лицу, но он не останавливается. В одной руке лук, в другой стрела, а у Старухи — ни дротика, ни дубинки. И все же она шагает вперед. Идет открыто, выпрямившись. Рыбак скрывается. То в глубокой воде, то среди листвы мелькает его нога, сухая хвоя трещит под его подошвой — а шаг Старухи бесшумен. Мох ложится под ее ступни, заросли пропускают ее, позволяя приблизиться к самому дубу, с которым ведут разговор грозы, в котором живут пчелы. Старое дерево похоже на гигантский улей. В нем отзывается тайна. В жужжании пчел звучат названия стран, рек и имена предков. Трепещет в нем тайна речи, и тайна эта, и эта речь тихонько звенят над ухом Старухи. Течет в ней монотонное повествование о забытых вещах, о вещах без памяти, о вещах, сотканных из снов, — и, едва коснувшись слуха, исчезает, как дыханье цветов, растрепанных солнечным жаром и хоботками насекомых.
Меж тем рыбак, следовавший за Старухой до самой границы меж зарослями и открытым пространством, оставался в укрытии, наблюдая за ее действиями. Он видит: рой пчел кружит над ее поднятым пальцем, она же склоняет голову, прислушиваясь к словам, вылетающим из дупла. Понял рыбак — Старуха есть сама тайна, и хотел уже отбросить лук и стрелу. Уже выпрямился он, чтоб бежать от этих страхом овеянных мест, но хрустнула под ногой ветка и, взвившись змеей, задержала его шаг. Рыбак застыл без движения. Тут услышал он треск и, вглядевшись, увидел, как с противоположной стороны продирается через кусты медведь. Зверь высмотрел полный улей. Вот он уже за спиною Старухи, но та, словно покинув на время собственное тело, слушает только слова, что в жужжании пчел вылетают из дупла. Рой все кружит над ее пальцем, и склоненное ухо ее по-прежнему вслушивается. А медведь присел уже на задние лапы и медленно встает на дыбы.
Тогда громко крикнул рыбак. Натянул лук, спустил тетиву, стрела просвистела по воздуху и, трепеща, вонзилась в ствол дуба. Пробила кору и на три пальца вошла в древесину.
Странная охота, при которой охотник пожертвовал стрелу дереву, а добычей зверя стал человек.
Рыбак, в чьей груди жило темное чувство, ждет в укрытии. Стоит он над тайной, поглотившей Старуху, и просит, и молит, чтоб тайна не проронила ни слона. Пусть крепко стиснет она зубы! Пусть сожмет кулак! Пусть склонится с вниманием над тою, кого поглотила!
Время шло, и мужчины, женщины, дети — все племя ждало возвращения Старухи. Много прошло времени, минуло без числа мгновений, и ночь настала, и настало утро.
Какие ужасные вести слушает Старуха, что еще не вернулась?
Мужчины в испуге кричат, чтоб она не задерживалась долее, женщины причитают. Забыли жестокость Старухи, и по всему становищу разносятся жалобы.
Пусть вернется! Пусть найдет свою тропу! Пусть назначит, какую из коз удавить в этот голодный день!
Тогда выбежал к племени рыбак, знавший о смерти Старухи. Он помчался впереди мужчин, и прыжки его походили на прыжки оленя и прыжки лисицы. Так, бегом, повел он племя по тропе ужаса к самому холму, на котором рос старый дуб. Мужчины следовали за ним с трепетом, а из женщин многие отставали.
Когда подошли к дубу, с которым беседовали грозы и вещие пчелы, увидели: лежит Старуха, раскинув руки, бездыханная. И увидели стрелу рыбака, торчащую в стволе, а потом и медведя, что медленно уходил в березовый подлесок.
Когда солнце на пути совсем выплыло к высшей точке, когда короткие тени легли к изножию кустов и возросли страх и растерянность, племя двинулось. Женщины и мужчины подняли свою поклажу, и крики закружились над становищем. Смятение охватило лагерь. Сбивало в кучу животных, людей, бросало их на колени, сплетало их руки и ноги. Гроздья тел повисали на. волоках, груды тел валились на сухую траву. Казалось, племя не в состоянии выбрать тропу.
Тогда выступила вперед сестра Старухи, крикнула, приложив ладони ко рту, и, ухватившись за первые оглобли, двинулась на восток.
После старой женщины вышел вперед мужчина. Вышел рыбак, знавший тайну; он вышел вперед и потащил свою поклажу в противную сторону. Торопится он, идет беглым шагом и громко кричит, и волокуша легко скользит за ним.
Рыбак — самый сильный. Его стрела торчит в дереве, с которым ведут разговоры молнии. Он видел тайну — и, может быть, знает, где есть зеленые пастбища.
Кое-кто из мужчин и женщин последовал за сестрою Старухи, другие поворачивают свои возки за рыбаком. Племя разделилось надвое. Корзины, волокуши, груз на плечах заколыхались в двух направлениях, и кучки людей постепенно сливаются в два цельных, удаляющихся друг от друга потока. Старая женщина шагает к восходу. Мужчина идет на закат. Он один тащит самые тяжелые возки. Слышит шум толпы, следующей за ним. Лямки врезаются ему в плечо, и грудь его распирает дикая, орущая радость.