Однорукий воин с ним согласился. Тогда они хлопнули друг друга по плечу и (сперва будто не спеша, еле переставляя ноги, а потом во всю прыть) побежали. Одышливый воин был бы рад последовать их примеру, да ноги не слушались. Он понимал, что не успеет даже за угол завернуть, и, предавшись воле Божией, остался на месте. Что же касается старого язычника, то он, тупоголовый, сидел точно клушка на яйцах. Разинув рот, похлопывал по заднику своего деревянного башмака, не догадываясь о том, что на спину ему вот-вот обрушится дубина. Ничегошеньки не понимал, на ухо был туговат, и творожный мозг ни о чем не предупреждал его, так как события, быстро сменяясь, не могли высечь оттуда искру мысли.
И вот повара и слуги, добежав до костельной ограды, схватили воина за шиворот и принялись тузить другого молодца. %ары сыпались по чем попало. Особенно один холуй здорово колотил наотмашь, чистый палач. Само собой, дело не обошлось без крика нападающих и воплей тех, кому достался такой богатый ужин.
— Утешительница всех грешных, сладчайшая Дева Мария, и вы, двое мучеников, хранители страны и народа, избавьте меня от беды сей! — кричал или, верней, старался кричать воин с больным сердцем. — Пошлите этим благородным господам знамение, что я — добрый христианин! Правда, один из нас — поганой веры, но это не я! Как перед Богом, не я! Смилуйтесь надо мной, а уж коли ищете какого окаянного, так побейте вот этого хрыча, который заслуживает…
Из этого невразумительного стенания, наполовину совсем нечленораздельного, защитники капитула поняли, что второй старик язычник. Вот это дело! И они напустились на несчастного еще сильней, молотя его, как зерно.
Наконец они ушли, размахивая своими переломанными палками и оставив беднягу лежащим под костельной стеной. Боль от сицяков и ссадин не позволяла ему даже ребра себе ощупать.
— Ох, ох! — стонал он. — Помираю! Чую, конец мой пришел!
— Вот видишь, видишь, — сказал воин. — Некрещеный ты, ну и получил по заслугам. Сам призвал на себя справедливую кару. А мне за что досталось? Ведь я у костельной стены сидел, имея на то полное право.
Вряд ли воин произнес все это целиком, но подумал он, несомненно, как-нибудь в этом роде. Впрочем, зачем бы стал он, при своем коротком дыхании, языком ворочать, когда его собеседник глухой, а после полученной взбучки слышал еще меньше прежнего? И воин прекратил пустые разговоры и, хоть у него дрожали колени и жилы вздулись — вот-вот лопнут, он все-таки помог старику подняться с превеликим трудом и усилием довел его до самого безопасного места, если не считать колокольни и одного пустынного закоулка.
Перед этим побируши ночевали на стройке у западных хоров костела святого Вита. Но туда, на эту стройку, стоявшую давно уже под крышей, старик боялся входить. Напоминание о том, что язычники — нежеланные гости вблизи храмов, было еще слишком живо. Это обстоятельство заставило беднягу предпочесть путь, ведший за пределы городских стен, — в открытое поле, туда, где лежал участок, принадлежавший одному еврею.
Когда они, уже вне города, присели отдохнуть, воин посмотрел вокруг, все ли спокойно, и вдруг заметил какого-то маленького человечка. Он шел быстро. Спешил прямо к ним. И воин, упав на колени, стал читать сам над собой отходную. Ему было ясно, что и от язычника, и от него, крещеного, отступилось счастье, что вторая встреча будет хуже первой. Когда он так молился, прощаясь с жизнью, за спиной у них послышался голос монашка.
— Эй, христиане! — кричал монашек. — Люди добрые! Что с вами приключилось?
— Не знаю, добрые мы или нет, а только он — язычник, — ответил воин, указывая на старика, который еле держался на ногах.
Потом прерывающимся голосом, скороговоркой, запинаясь, стал рассказывать монаху о том, что произошло. Как только старик кончил, монах перекрестился и, затянув украдкой мешочек свой двойным шнурком, промолвил:
— Вижу и чую, что сам Господь Бог привел меня к этому язычнику, дабы я крестил его. Вижу и чую волю Божию в том, чтоб он не умер во мраке.
Потом, без дальних слов, схватил старика за руку и потянул его на поле, принадлежащее еврею.
Но случилось так, что еврей, который приобрел этот участок незаконно и должен был таить это ото всех, пришел полюбоваться землей. Был уже вечер, и он думал, что никого в поле не встретит. Заметив каких-то троих приближающихся и видя, что это бедняки, он, собравшись с духом, спросил:
— Чего вам здесь надо, милые?
— Хотим нечестивость твою закопать, — ответил монах.
Но еврей не растерялся.
— Это поле принадлежит одному доброму христианину, — ответил он, — а я только караулю…