«Черт возьми! — сказал себе горняк. — Разроем ее! Ей-ей, возьмем-ка ее в оборот, поднатужимся да и раскопаем гонов на семь вон в энту сторону!»
Проговорив такие слова, горняк указал как раз на то место, где обнаружил серебро наш милый монах Михель.
На следующий день, вооружившись кирками, рудокопы отправились в означенном направлении. Копали там, копали сям, копали на большой глубине; каторжной работы потребовалось больше, чем им хотелось бы, но расчет оказался верен, так что после долгих упорных трудов обнаружили они прекрасные, богатые, крупные, мощные Какрагольтские залежи. Ян по прозванию Куренок рассмеялся, шлепнул по спине братана, стоявшего рядом, и сказал:
— Хвалата, дружище, давай-ка ко мне в управляющие. Нечего и ждать, ставь скорее каменные хоромы! Счастье тебе подвалило, это уж как пить дать!
— Эх, — вздохнул Хвалата, — вот когда зайцы начнут нести яйца, все исполнится до последней точки. Не строю я воздушных замков, а вот от всего сердца желал бы, чтобы тот, кто с этих залежей очень легко загребет кучу денег, поставил нам десять кувшинов доброго пива.
Пока приятели разговаривали, судили да рядили, да признавались, кто чего хочет, подошел к этому месту монах Михель, только что отбывший наказание и покаявшийся.
— Ого-го! — воскликнул он. — Что это вы тут делаете? Или алчность хорошо работать мешает, а? Жадность, что ли, ослепила? Так что вы и лоскутков не заметили, которые я на самых видных местах развесил? Эх вы, сволота, уж лучше бы ваша жадность научила вас хорошенько по сторонам смотреть! Так-то! Это мое место, и вам меня не провести, даже если родитесь заново: вы шли по моим отметкам!
Рудокопы уразумели смысл слов Михеля чрез своего приятеля, понимавшего Михелев язык. И, перебивая друг друга, стали возражать ему.
— О каких таких отметках ты твердишь, монах? Мы рудокопы, поденщики, весело звеним-бренчим нашими кирками. Чего ты к нам пристаешь? Пойми, управляющий нас похвалит, а тебя наверняка вознаградит твой аббат, потому как на земле ордена наткнулись мы на серебряную жилу. А по заведенному обычаю это сулит немалый доход и для монастыря.
— На козла вонючего вы наткнулись! — ответил монах. — На козла в стойле, как тот картас, что хозяина обворовывал!
Подскочил Михель к кустарнику и стал разыскивать лоскуты своей убогой рясы. Но всего лишь один и нашел. Остальные либо ветром унесло, либо какой-нибудь озорник сорвал. Этим уцелевшим от рясы лоскутком монах принялся размахивать под носом рудокопов, осыпая их ругательствами. Несчастный так разошелся, что уже хватал их за горло; та самая рука, что должна бы проявлять сострадание к заблудшим, резко опустилась на спину Яна. Видит Бог, горняки всего лишь оборонялись, однако., когда несколько работяг обороняются, недалеко и до беды. Славный наш Михель добежал до Седлиц в рясе, разодранной от ворота до самого низу. И устремился прямиком к аббату. Настоятель монастыря оглядел монаха с явным неудовольствием и нескрываемым недоверием. Отметил, что ряса надвое разорвана, под левым глазом синяк и, судя по всем этим приметам, не обошлось без драки. А потому и ощутил аббат неприязнь к характеру, столь неустойчивому. И осердился поделом, а потому, хоть и готов был защищать монаха своего ордена, все-таки не мог допустить, чтобы за явным проступком не последовало наказания. И потому, отправив в королевский город Колин брата приора с жалобой, наложил на грешника Михеля эпитимью. А как только ослушник отбыл наказание, аббат послал его в сопровождении помощника приора в Помуцкий монастырь.
И вот в ноябре месяце выступили из ворот Седлецкого монастыря два монаха. Подприор нежился, восседая на осле, а Михель шагал пешком.
— Достойный отче, — сказал Михель, — говорят, есть два пути: один вдоль речки Врхлице, другой — по-за холмами. Оба одинаково удобны, ни один ни длиннее, ни короче другого, как ни меряй. И все же я, монах негодный, понесший тяжкое наказание, хочу просить тебя, отче, — яви Божескую милость, поедем вдоль речки, чтобы мог я увидеть новое кутище.
Брат-монах, славный пузан, не имел причин отказать несчастному в его просьбе. Поехали они вдоль речки Врхлице и добрались до места, где Михель разорвал свою рясу. А там уже и следа нет ни от чащобы, ни от кустарников, ни от леса — зато людей словно мух. Посредине стоял ворот, поденщики углубляли подъемный колодец, какие-то писаря и надсмотрщики отмеряли с точностью лан королю и лан аббату. Суди Господь Бог людские сердца, а там кто ж его знает, какие соображения привели в эти места и седлецкого настоятеля? Михель увидел его собственными глазами! Лично смог убедиться, что месторождение манит аббата точно так же, как и послушника.