Основная мысль и цель его описаний заключается в том, чтобы доказать: художник одухотворяет мертвую материю и, выражая чувства и переживания изображаемого образца, заставляет нас как бы какими-то чарами забывать о том, что перед нами камень или медь. Эта мысль является лейтмотивом всех тех «эпиграмм» александрийского периода, которые посвящены описаниям произведений искусства и образцы которых даны в примечаниях. Эту мысль Каллистрат не перестает повторять в каждом своем «Описании», останавливаясь с этой целью на описании глаз, волос, нежности кожи, на смене тех сильных ощущений, любви и ненависти, нежности и ярости, какие мы находим, например, при описании Медеи (опис. 13).
В этом перед нами вырисовывается образ литературно и философски образованного человека. В этом крупное различие Каллистрата от Филостратов. И эти, конечно, не лишены философского образования. Но поставив те или другие философские вопросы в своих «Введениях», они дальше уже ведут описание совершенно просто, главным образом занимаясь истолкованием произведения искусства. У Каллистрата же вся его речь пересыпана философскими терминами, да и сам он не скрывает, каким по его мнению должен быть. истолкователь искусства»: (VI, 4) – «один же из тех, кто считается мудрым в искусстве и кто умеет с более тонким к искусству чутьем подметить чудесные стороны в каждой работе художника...» и т.д. Следует указать еще на одну черту нашего автора: он дает описание статуй, которые были в Греции и Италии, но в двух случаях он говорит о тех, которые находятся за этими пределами; это статуя Мемнона в Египте (9) и рельефная картина из воска Афаманта (14). Наш автор прямо говорит, что их он не видал: для первой он употребляет термин έπιστευομεν (1, 5) «как мы знаем (поверивши чужим рассказам)», для второй он ставит слово logos – рассказ, предание, слух. Это заставляет нас полагать, что остальные статуи он видел сам и, значит, он не «легкомысленный ритор», а действительно ценный для нас источник наших знаний о древнем искусстве.
Конечно, было бы странно, если бы человек, хорошо образованный, живший в эпоху одного из тех «ренессансов» древнего мира, когда страсть к старине была модной в литературных кругах, предпочел бы вместо описания действительно существовавших в его время произведений искусства заняться измышлением несуществующих в природе произведений. Мы можем, конечно, допустить так же, как для Филостратов, что иногда по ошибке или поддаваясь общему мнению, он мог копию или подражание приписать великому мастеру. По крайней мере, мы видим увлечение у него тремя художниками: Скопасом, Лисиппом и Праксителем. В равной степени можно допустить, что эти описания делались по памяти, почему и допущен ряд мелких погрешностей и неточностей. Здесь играет роль другая цель, которую Каллистрат, подобно Филострату младшему, ставит себе при составлении своих «Описаний», – показать, что слово столь же хорошо, как и резец в руке художника, может явить нашему взору произведение искусства. Это особенно подчеркнуто им в сравнение между Скопасом и Демосфеном (2,5). И тут, конечно, яд риторики мог отравить ту ценность, которую Каллистрат имеет для нас как «толкователь искусства».
1. Сатир[228]
(1) Около Египетских Фив[229] находилась пещера; была похожа она на свирель; от природы шла она кругами, извиваясь в глубоких тайниках земли. Наружу она не имела прямого, открытого выхода, но проходя под горой извилистыми ходами, разветвлялась в подземных изгибах и образовывала трудно находимые пути. (2) В этой пещере стояла статуя Сатира; она была сделана искусно из камня. Этот Сатир стоял на пьедестале в позе человека, готового к пляске, поднявши сзади пятку правой ноги. В руках он держал флейту и, казалось, готов был первым при звуке ее тронуться с места. Но звук песни не доходил до нашего слуха, однако выражение того состояния, в каком находятся те, которым приходится играть на флейте, художник своим дивным искусством воплотил в этом камне. (3) Ты мог бы заметить, как жилы его напряглись, как будто наполнившись воздухом, и Сатир, «как будто желая из флейты извлечь звуки, выпускает из груди дыхание; статуя оживает, и камень как будто усилие делает двигаться. Он как бы хочет нам показать, что ему от природы дан дар дыханья и что он сам изнутри, из своей груди, извлекает нужную силу дыхания, пусть даже для этого он не имеет путей. (4) В теле его не было места для выражения нежности; огрубевшие члены его отняли всю прелесть цветущей юности; грубою стала вся его внешность, что соответствовало всем его членам, окрепшим и возмужавшим. Как у прекрасной девушки, кожа бывает мягка, что вполне отвечает ее красоте, так у Сатира вид грязный и дикий, как у горного бога, что скачет и прыгает в честь Диониса. Плющ венчает его голову. Не с лугов взял художник его листву и плоды, но камень, несмотря на свою твердость, превратился в гибкие лозы и венчал его волосы, спускаясь на лоб и окружая мускулы его шеи. (5) Тут же стоял Пан, наслаждаясь игрою на флейте и обнявши Эхо, как будто боясь – я так думаю, – чтобы флейта своим мелодическим звуком не заставила нимфу, как эхо, ответить Сатиру. Увидавши такую статую, мы еще более начали верить, что и каменный колосс Мемнона в Эфиопии, как говорят, обладал человеческим голосом: при появлении дня звуком он выражал свою радость, что день появляется; когда же день уходил, он, как будто горюя, издавал печальные звуки. Это единственный из камней, который при радости или печали нарушил закон природной своей немоты и, чтобы иметь возможность издавать эти звуки, преодолел он свою мертвую бесчувственность.
228
Нам известен целый ряд статуй и рельефов Сатира из древности – Аполлония, Клеомена, Мирона, Лисиппа, Праксителя. Последний был представлен в. состоянии опьянения. К римской эпохе относится «Сатир» Каллимаха, изображенный в манерно-архаизированной форме. О них рассказывает Плиний в 34-й книге. Тот сатир, который описывается здесь, вполне соответствует тому, который по указанию Вольтерса, находится на вилле Боргезе, – «Сатир, играющий на флейте». О нем говорят и Гельбиг и Брунн. И вполне возможно, что рядом с этим сатиром стояло изображение Пана и Нимфы; нам известно, что в александрийскую эпоху в садах и в общественных местах ставились группами изображения богов, между которыми была какая-либо связь. Но почему здесь говорится о нимфе Эхо, в которую, по всем сказаниям, был безнадежно влюблен Пан, тут же он представлен уже как бы обладающим любимою девушкой и боящимся соперничества сатира?
229
У Египетских Фив – Фивы около Нила, одно время столица Египта, всегда были крупным религиозным его центром. В горах, находившихся около Фив, были большие катакомбы, одна из которых носила название «Сиринкс» – «свирель», о которой говорится здесь.
Эпоха I и II веков в римской культуре отмечена своего рода «египтоманией»; в искусстве она выражалась в целом ряде египетских ландшафтов, например в стенной живописи Помпей.