(1) Мой рассказ хочет дать истолкование еще и другой святыни искусства. Не назвать «святынями» такие творения искусства было бы противно божественной воле. Это – Эрот, созданье Праксителя, сам живой Эрот, цветущий и юный, с луком и крыльями. Медь дала форму Эроту, великому и властному богу, и сама его власть испытала: она не могла вполне оставаться простой медью, как прежде, но сама уже стала Эротом. (2) В этой статуе ты мог увидеть, как медь чудесно превращалась в прекрасное нежное тело; одним словом – искусству было достаточно собственной силы, чтобы выполнить все, что ему нужно. Будучи нежным, он не отличался изнеженностью; так как кожа имела цвет меди, он казался цветущим прекрасным загаром. (3) Хотя в данный момент он был неподвижен, он готов был, казалось, тотчас проявить способность движения, и несмотря на крепкую подставку, казалось, что силу имел он взлететь на небо. Был он веселым, исполненным смеха; из глаз у него излучался огненный, но ласковый взгляд и можно было увидеть, как медь подчинялась чувству, с охотой, легко допуская в себе воплотить выражение смеха. Он стоял, наклонив к голове кисть правой руки; другой же рукой он свободно лук поднимал, тем самым передвинув центр тяжести своей позы несколько влево; выставив чуть вперед левую часть бедра, он таким округлением придал легкость ему, преодолев природную жесткость меди. Голову ему осеняют густые прекрасные кудри, блестящие юной красой. (4) Изумительным было это творение из меди; кто смотрел на него, казалось тому, что, навстречу ему поднимаясь, излучался из концов волос красноватый цвет; кто же касался его, мог думать, что волосы перед ним поднимались. Казалось, вот-вот тронет он мягкую массу. (5) Когда я смотрел на это творение художника, я не считал совсем невозможным, что и Дедал создал хоровод, который мог двигаться сам, и в золото вложил жизнь он и чувства. Ведь мог же Пракситель в образ Эрота вложить чуть ли не разум и искусством заставить казаться, что, будучи медным, он все ж рассекает крыльями воздух.
4. Индиец[234]
(1) Возле источника стояла статуя индийца; это был дар, посвященный нимфам. Индиец был сделан из темноватого камня, подходя к природному цвету кожи этого племени. У него были волосы пышные и слегка волнистые, не совсем блестящего, чисто черного цвета, но на концах они спорили с цветом тирийского пурпура; как будто соседние нимфы за ними ходили и их увлажняли. С корня волосы были чернее, а к концам становились пурпурными. (2) Цвет же глаз у него был другой по тону, чем цвет камня: вокруг зрачков камень был белой окраски, так как здесь глыба камня шла с более белой прослойкой; так и в природе индийцы имеют здесь тело светлее. (3) Он был пьян и почти уже терял сознание, но то, что он пьян, цвет кожи на камне показать нам не может. Не было средств у него покрыть щеки румянцем, так как темный цвет кожи скрывал опьяненье. Но его состояние выражалось всей позой; нетвердо, как бы танцуя, стоял он, не умея на ногах крепко держаться, шатался и готов был упасть на колени. (4) И эта статуя как будто качается, видно по ней, что от опьянения земля уходит у нее из-под ног. Этот образ индийца не выражает никакой привлекательной нежности, и внешность его не обладает особою прелестью; в нем только было одно – точная передача строения тела. Он не был ничем прикрыт и весь обнажен, так как тело индийцев обычно привыкло спокойно переносить сжигающий жар лучей солнца.
5. Нарцисс[235]
(1) Была роща и в ней прекрасный источник очень чистой, прозрачной воды. Возле него стояло изображенье Нарцисса? сделано оно было из мрамора. Это был мальчик или скорее нежный юноша, ровесник эротов; из тела он излучал блестящие молнии своей красоты. Вот какой была его внешность: золотом отливали у него волосы[236]; по лбу вились они кольцами, а сзади по спине рассыпались свободно. Во взгляде его была радость, но с оттенком печали; в его глаза художник вложил и черточки скорби, чтобы статуя была отражением как самого Нарцисса, так и его судьбы. (2) Одет он был, как эроты, на которых он походил и расцветом своей красоты. Вот каков был его красивый наряд: на нем была надета накидка белого цвета, в тон белому камню; на правом плече она была застегнута пряжкой и оттуда, спускаясь, кончалась ниже колен, оставляя свободной одну только руку, начиная от пряжки. Накидка была так нежна и так похожа была на покрывало тончайшей работы, что сквозь нее просвечивал цвет его кожи: тонкость этой накидки пропускала блеск его прекрасного тела. (3) Статуя эта стояла возле ручья, который служил ей как бы зеркалом, и в него погружался облик лица у Нарцисса, а вода, восприняв его образ, отражала ту же самую внешнюю форму, так что могло показаться, что оба эти творения природы соревнуются между собою. Мрамор весь целиком обращался в юношу, как бы живого, а источник спорил с искусством художника, воплотившимся в мраморе, своей бестелесною формою вполне отражая подобие телесного своего образца. Таким образом, этот обманчивый образ, эту «от статуи тень», он сделал телесным, облекая его, как плотью, водою. (4) Таким живым, таким одухотворенным казался образ, отраженный в воде, что можно подумать, что это – Нарцисс живой и прекрасный. Преданье о нем гласит, что, придя к ручью и увидав в воде у нимф источника свой собственный образ, он погиб, страстно желая обнять свой же собственный образ. И теперь (его можешь ты видеть) цветет он весенней порой на лугах. Ты мог бы заметить, что хотя мрамор и одноцветный, все же художник сумел передать выражение глаз, оттенить состояние духа, показать его чувства и дать нам понять охватившую его страсть; он сумел передать и пышные его волосы в каждом изгибе прически. (5) На словах не опишешь, как мрамор таял от нежности и показывал тело, столь противоположное своему материалу: ведь по природе он является исключительно твердым, здесь же он нам давал представленье пышной мягкости и нежной припухлости юного тела. В руках была у него свирель, на которой играл он в честь полевых божеств и наполнял пустынную местность сладкими звуками, когда у него являлось настроение заняться и музыкой. Полный восхищения этим Нарциссом, о юноши, я привел его к вам, в этот храм Муз,[237] постаравшись точно его воплотить своим словом. (И речь моя такова, какой была и статуя сама).
234
Как отдельных статуй предание нам не сохранило ни одной с изображением индийцев, но было много картин и барельефов, изображающих «индийский поход Диониса», где Дионису придавались черты Александра Македонского. Этот поход послужил темою для последнего (уже в VI веке н.э.) эпического произведения Нонна под названием Διονυσιακὰ – «Деяния Диониса» – с большим числом ε̉κφράσεις – «описаний», как и у наших риторов. Этот «Индиец», по-видимому, один из свиты Диониса, в опьянении так же, как Сатир или Силен.
235
См. Филострат. I, 23. Указаний на статуи Нарцисса, как и на картины, великих художников древности, мы не имеем, но с описанием Каллистрата вполне совпадает статуя так называемого Нарцисса в Ватиканском музее, на которой написано имя некоего художника Федима (по указанию Гельбига).
236
«Золотом отливали волосы» – золочение волос у статуй и вообще некоторая подкраска их – теперь твердо установленный факт.
237
В этот храм муз – греческое слово αύλη имеет значение всякой большой комнаты, зала. Этим именем называются теперь университетские актовые залы. Здесь «храм муз» соответствует нашему понятию «аудитория» и указывает на публичное чтение таких «описаний».