Семя было брошено в землю в конце 60-х. Оркестр Радио вот уже несколько лет давал открытые концерты в Цирке в Юргордене. Для музыкантов помещение, вполне вероятно, и неудобное, зато для музыки великолепное, с прекрасной акустикой под куполом. Как-то вечером я встретил там тогдашнего руководителя музыкальной редакции Радио Магнуса Энхернинга. В антракте мы разговорились, и я заметил, что помещение словно создано для "Царя Эдипа" Стравинского. "Сделаем", — сказал он.
У меня за плечами была постановка "Похождения повесы" Стравинского. Да еще в Городском театре Мальме я поставил "Вермландцев" (народная оперетта Ф.А. Дальгрена (1816–1895) и "Веселую вдову" — вот и весь мой опыт работы в области музыкальной драматургии. Энхернинг поинтересовался, нет ли у меня других оперных идей, и тут я услышал свой ответ: "Хочу сделать "Волшебную флейту". Хочу поставить "Волшебную флейту" для телевидения". "Сделаем и это тоже", — сказал Энхернинг, и начался обстоятельный процесс принятия решения. По расчетам телевидения, выходило, что производство "Волшебной флейты" обойдется в головокружительную сумму — полмиллиона шведских крон. Кроме того, средства массовой информации, после 1968 года отличавшиеся воинственностью и антиэлитарностью, развернули широкую дискуссию по поводу элитарной культуры вообще и оперного искусства в частности. Поэтому возможность получить согласие на дорогостоящую оперную постановку в таких условиях представлялась весьма сомнительной.
Без упрямого энтузиазма Магнуса Энхернинга "Волшебная флейта" не увидела бы света. Он был неутомим и, будучи ветераном в этом учреждении, знал все ходы и выходы, чтобы провести нужное решение. Прежде всего, нам требовался дирижер. Я спросил Ханса Шмидта-Иссерштедта, своего старого друга. С неподражаемой интонацией он ответил: "Nein, Ingmar, nicht das alles noch mal!" ("Нет, Ингмар, только не это!" (нем.). Его слова очень точно отражали одну из проблем, связанных с "Волшебной флейтой": в музыкальном отношении она чрезвычайно трудна. Несмотря на это, дирижер редко когда получает радость от своих усилий. Поэтому я обратился к Эрику Эриксону, которым восхищался и которого уважал как хорового дирижера и дирижера ораторий. Он ответил решительным отказом. Но я не сдался. Эриксон обладал всем, что мне было нужно: теплой музыкальностью, любовью к людям и — самое главное — чуткостью к естественному звучанию голоса, развившейся в нем на протяжении его несравненной карьеры хорового дирижера. В конце концов, он уступил.
Поскольку мы собирались исполнять "Волшебную флейту" не на сцене, а перед микрофоном и камерой, нас не заботила сила голосов певцов. Мы искали теплые, чувственные, интимные голоса. Я выдвинул и еще одно непременное условие: молодость исполнителей, близко и естественно воспринимающих головокружительные перепады от радости к боли, от сентиментальности к старости. Тамино — обязательно красивый юноша. Памина — прелестная девушка. Уж не говоря о Папагено и Папагене. Я твердо решил, что три дамы обязательно должны быть красивыми, веселыми и виртуозными. Очаровательными, опасными, с неподдельным комедийным норовом, но и с теплой чувственностью. Три мальчика — настоящими маленькими озорниками, и так далее. Прошло немало времени, прежде чем нам, наконец, удалось собрать наш весьма скандинавский ансамбль. Певцы и музыканты встретились на первой репетиции. Я объяснил, чего хочу добиться: интимности, человеческой интонации, чувственности, тепла, близости. Артисты откликнулись с энтузиазмом. Основная задача состояла в том, чтобы как можно глубже проникнуться переживаниями персонажей сказки.
Волшебство и сценические чудеса происходят словно бы мимоходом: внезапно — дворцовый двор, вдруг идет снег, вдруг — стена тюрьмы, вдруг наступает весна. Когда мы начали снимать, я заметил, что ребенок оказался доношенным. Никогда еще постановка спектакля не шла так легко, без всяких препятствий. Решения выстраивались в нетерпеливую очередь, приходили сами собой. Не было и речи об искусственно вызванных родах или натужной идее, возникшей ради того, чтобы продемонстрировать, какой я умелый режиссер. Созидательное время, и днем и ночью черпавшее вдохновение в музыке Моцарта. Во вступлении к трем испытаниям Тамино и Памины скрывается одна из центральных сцен драмы. На ее непреложное значение обратила мое внимание Андреа Фоглер-Корелли, учительница музыки Кэби Ларетеи. В "Латерне Магике" я пишу: Даниэль Себастьян родился с помощью кесарева сечения 7 сентября 1962 года. Кэби и Андреа Фоглер неутомимо работали до последнего часа. Вечером, когда Кэби заснула после семи месяцев мучений, Андреа достала с полки партитуру "Волшебной флейты". Я рассказал ей о своей мечте поставить оперу, и она раскрыла ноты на хорале жрецов с факелами, отметив то удивительное обстоятельство, что католик Моцарт выбрал хорал в духе Баха для раскрытия своей мысли и мысли Шиканедера. Показав на ноты, она сказала: "Это, наверное, и есть киль корабля. Управлять "Волшебной флейтой" очень трудно. А без киля и вовсе невозможно. Баховский хорал — киль".