Затем он повернулся к Уильямсу:
– Кстати, что там предсказывает компьютер?
– Застрял на двадцати четырех, и уже полчаса ничего не меняется. Думаю, это все.
В голосе председателя партии не было даже намека на ликование от одержанной победы – он понимал, что только что возглавил самую отвратительную избирательную кампанию почти за два десятилетия.
– Ладно, Тедди. Большинство есть большинство, – попытался утешить его глава правительства. – И Главному Кнуту будет чем заняться вместо того, чтобы сидеть без дела, как было бы при большинстве более сотни. Верно, Фрэнсис?
С этими словами Генри вышел из комнаты, оставив Уркхарта, который продолжал сжимать в руках свой конверт.
Через несколько минут после отъезда премьер-министра толпа внутри и снаружи здания начала быстро рассасываться, и Главный Кнут отправился в конец коридора на втором этаже, где, как он знал, находился кабинет, в котором стояла копировальная машина.
Только вот на кабинет комната 132А совсем не тянула: это была крошечная, без окон, каморка, площадью всего шесть футов, в которой хранили самые разные вещи и которую использовали для копирования секретных материалов. Уркхарт открыл дверь и, прежде чем нашел выключатель, почувствовал жуткую вонь.
Включив свет, он увидел лежавшего на полу рядом с металлическими полками Чарльза Коллинриджа, который во сне обделался и перепачкал одежду. Фрэнсис не заметил нигде ни стакана, ни бутылки, но комната пропиталась запахом виски. Судя по всему, Чарли как-то добрался сюда в поисках наименее людного места, чтобы провалиться в забытье.
Уркхарт достал платок и прижал его к лицу, пытаясь защититься от кошмарной вони, а потом перешагнул через тело Чарльза, перевернул его на спину и тихонько потряс за плечи – но тот лишь громко всхрапнул. Тогда политик тряхнул его сильнее и легонько хлопнул по щеке – с тем же результатом.
Он стоял, с отвращением глядя на брата премьер-министра, и тут неожиданно все его тело напряглось, презрение смешалось с желанием расплатиться за недавно пережитое унижение, и он вдруг понял, что получил возможность отомстить. Уркхарт похолодел, и волосы у него на голове зашевелились, когда он остановился над безвольным телом брата премьер-министра, а потом замахнулся и принялся с силой отвешивать Чарльзу Коллинриджу одну пощечину за другой. Печатка у него на пальце разрывала плоть на щеках Чарли, голова болталась из стороны в сторону, и вскоре изо рта у пьяного мужчины полилась кровь, он закашлялся, и его вырвало. Фрэнсис Юэн наклонился над ним и стал внимательно его разглядывать, как будто хотел понять, жива ли еще его жертва. В течение нескольких минут Главный Кнут не шевелился, точно кот, вышедший на охоту – мышцы его были напряжены, а лицо перекошено. Затем он резко выпрямился и навис над старшим Коллинриджем.
– И твой брат нисколько не лучше, – прошипел он, после чего повернулся к копировальной машине, достал из кармана письмо, сделал одну копию и ушел не оглядываясь.
Воскресенье, 13 июня
Наступило воскресенье после выборов. Без четверти четыре дня служебный автомобиль Уркхарта свернул с Уайтхолла на Даунинг-стрит, где его приветствовал четким салютом полисмен, а также вспышки сотни камер. Представители прессы столпились за ограждением на противоположной стороне улицы, напротив самого известного в мире здания, дверь которого широко распахнулась, когда подъехала машина, – политическая черная дыра, так временами думал о ней Фрэнсис. В ней исчезали вновь избранные премьер-министры – и редко, если это вообще когда-либо случалось, появлялись из нее в сопровождении большого отряда государственных служащих после того, как те высосут из них все соки. Казалось, что само здание каким-то непостижимым образом отнимает у некоторых политических лидеров все жизненные силы.
Уркхарт всегда садился на заднее сиденье слева, чтобы, когда он будет выбираться из машины перед домом номер десять, телевизионные камеры и фотокорреспонденты получили прекрасную возможность заснять его во всей красе. Он вышел из машины, расправил плечи и выпрямил спину, и его поприветствовал хор вопросов со стороны представителей прессы, благодаря чему он получил прекрасную возможность подойти к журналистам и перекинуться с ними несколькими словами. Фрэнсис заметил Чарльза Гудмена, легендарного представителя «Пресс ассошиэйшн»[6], который в своей знаменитой потрепанной фетровой шляпе удобно устроился между репортерами из Ай-ти-эн и Би-би-си.
– Привет, Чарльз! Ты поставил какие-нибудь деньги на результат? – спросил Уркхарт, но Гудмен, окруженный со всех сторон коллегами, уже задал свой первый вопрос: